Философия культа - [183]

Трансценденция

«устранимся [суетнаго ] мира, ум на небеса преложше» (Акаф<ист> Б<ожией> М<атери>, ик<ос> 8){999}.

1914.Х.9—10

Культ +

Что такое культ?—

Культ есть система тайнодействий.

Понять известный культ—это значит: понять тайнодействия, его составляющие, и, второе, уразуметь, в чем начало их системы.

Надо дедуцировать из некоего общего начала расчлененность культа в пространстве) и во времени, т. е. понять связь принципа ритма и принципа изоляции.

Культ +

За чтением книги:

О. Rank и Н. Sachs,—Значение психоанализа в науках о духе{1000}.

Все это, м<ожет> б<ыть>, и так, т. е., другими словами, довольно красиво сказать и так. А если все—так, жить-то без культа и без «мифа» нельзя; а для того, чтобы жить с ними,— нельзя не верить в них так, как, опять-таки, верует Церковь. Иначе говоря, жизнью устанавливается Церковь, а Церковью— известный способ понимания ее. И без этого нельзя жить, по тому же психоанализу, без этого всего получится уже явление невроза. Для здоровья нужно быть в Церкви; а чтобы быть в Церкви—надо веровать по-церковному.

Психоаналисты думают, что они под Церковь подкапываются, а на деле они паки утверждают ее. А если продолжают утверждать свое, то ложно их учение. И, стало быть, психоаналистов послушаем, а думать-то будем по-старому.

1914.XII.21

Психоанализ объясняет происхождение религии чрез задержку и отсюда происходящую сублимацию пола. Но, спрашивается, что же задерживает пол?

Если бы это было само собою, то не надо было бы задержки и не было бы религии-сублимации. Если это не само собою, то должна быть система представлений и правил, производящих задержку пола. Но что такое подобная задержка, как не религиозные заповеди. Итак, для объяснения религии должна быть уже религия, хотя, быть может, и в иной, чем данная, форме. Объясняется одна религия—чрез другую, т. е., другими словами, дедуцируется необходимость известного религиозного процесса, в котором религия меняет свою форму. В конце концов, получается, что пол тоже, наряду с другими факторами, дает свой отблеск на религиозные представления и установления. Но кто же об этом ничтожном выводе спорил?

Положение дел таково:

а) есть пол,

б) есть религия,

в) пол ≠ религии.

Следовательно, надо, по мнению психоаналистов, вывести религию из пола. Но т. к. она заведомо не есть пол, то, для возможности такого выведения, нечто не половое надо добавить к полу, чтобы вышла из него религия. Это «нечто» — совсем не полового характера. А т. к. именно из него объясняется религия, то, следовательно, это «нечто» должно быть охарактеризовано как некая ПРА-РЕЛИГИЯ. Назвать ли ее «задержкой», как психоаналисты, или «первобытным откровением», как богословы,— это совершенно безразлично, ибо во всяком случае за нею остается не-половая и, следовательно, собственнорелигиозная природа.

Вы говорите все свои теории о религии с высоты 100 верст над землею. Но там ли вы, на самом деле? Если не там, то кто же поставил вас судьями народов? И чем гарантируете вы свою беспристрастность? А если вы мните, что вы там, то объясните, как это можно? Как возможно, чтобы, при половом характере всех теоретических воззрений человечества, именно ваши оказались каким-то исключением? И не проще ли, чем все объяснять полом, взглянуть сначала на себя и подумать об испорченности своего воображения?

1914.ΧΙΙ.26. Серг<иев> Πос<ад>

+

Видение пр<орока> Иезекииля на реке Ховар{1001} исследователями сближается с ассирийскими керубами и с храмами. Но не есть ли это настоящее видение каких-либо литургических реальностей, рассматриваемых в плане эфирном?! Другими словами, не есть ли вообще видение—видение в эфирном плане того, что каждый может видеть не-эфирно на земле?

1914.XII.29.

1915.IV.7. Серг<иев> Πос<ад>

De morte humanistarum О смерти великих 1

«С вечера 24-го марта Бетховен лежал без сознания и тяжело хрипел. Это было потрясающее зрелище для немногих друзей, которые попеременно дежурили у его постели... Два дня длилась страшная борьба; катастрофа как будто отдалялась... Вдруг во время сильного удара грома умирающий внезапно выпрямился, угрожающе сжал руку в кулак и, упав навзничь, испустил дух» (П. Беккер,— Бетховен. Пер. с нем. Г. А. Ангерот под ред. Д. С. Шор. М., 1913. (Вып. 1-й). Стр. 57—58).

Умер в гневе. На кого? На что?

«Он, разрешивший было загадку сфинкса, стал, в конце концов, жертвой рока. Конечно, он сознает, что исполнил свой долг человека и художника. Но им овладевает теперь обессиливающее чувство бесполезности всякого стремления. Он постигает вечную смену явлений. И, умирая, устало шепчет: «Plaudite amici—comoedia finita est»»{1002} (id., стр. 82).

Героический подвиг жизни оказался «comoedia»! Только? Покорность року кончается кулаками; высшее—пустотою!

2

В предсмертных словах Гёте—«Свету, побольше свету» — обыкновенно видят что-то «просветительное», какой-то символ необходимости «просвещения». Охотно готовы это восклицание связать с:

«Сейте разумное, доброе, вечное...»{1003}

и т. п. пошлостью. Но, увы, это совсем, совсем не то. Неужели в этих словах не слышится вопль, томление, тоска, ужас?.. «Мне свету, ибо... я во тьме». Гёте стал погружаться во тьму—и возопил о свете. Какую? Не «тьму» ли «внешнюю»? И когда она хлынула в душу, затопляя безумием, Гёте запросил свету духовного, которым пренебрегал всю жизнь. Кажется, Гёте всю жизнь был слепым—и умер слепым стариком, вещим, но не зрячим.