Философические письма, адресованные даме (сборник) - [152]

В числе христианских верований Чаадаева одним из самых любимых, из самых утешительных было верование, что человек не перестает жить за гробом, что вслед за мгновением конца беспромежуточно начинается новое существование. Это верование он изложил с неподражаемым блеском, с чувством пламенного, твердого упования и глубокого самоотвержения в одном из самых великолепных из своих произведений[242]. Его хоронили в неделю Пасхи. Провожавший его в вечное жилище священник Николай Александрович Сергиевский в краткую минуту проповеди принес поздравление отошедшему с царем дней, со днем великого христианского торжества. И величаво-трогательно, и невыразимо отрадно произнеслись обращенные ко гробу его слова:

«Умерший во Христе брат, Христос воскресе!»

1865. Декабрь

Приложения

I

В пущее время столкновения и распри между партией «славянофильской» и так называемой «западной» Языков написал послание «К ненашим», которое сначала ходило по рукам без его имени, а вскоре потом уже и с именем; Это послание «западную» партию очень рассердило. Энергический Герцен объявил, «что бездоказательное обвинение людей в измене отечеству есть оскорбление чести и что известно, как разрешаются обиды этого рода». Вызова, однако же, никто не поднял. Вот это послание:

О вы, которые хотите

Преобразить, испортить нас

И обнеметчить Русь, внемлите

Простосердечный мой возглас!

Кто б ни был ты —одноплеменник

И брат мой —жалкой ли старик,

Ее торжественный изменник,

Ее надменный клеветник,

Иль ты, сладкоречивый книжник,

Оракул юношей-невежд,

Ты, легкомысленный сподвижник

Беспутных мыслей и надежд;

Иль ты, невинный и любезный

Поклонник темных книг и слов,

Восприниматель слезный

Чужих суждений и грехов;

Вы, люд заносчивый и дерзкий,

Вы, опрометчивый оплот

Ученья школы богомерзкой,

Вы все —не русский вы народ!

Не любо вам святое дело

И слава нашей старины.

В вас не живет, в вас помертвело

Родное чувство. Вы полны

Не той высокой и прекрасной

Любовью к родине; не тот

Огонь чистейший, пламень ясный

Вас поднимает. В вас живет

Любовь не к истине и к благу.

Народный глас —он Божий глас.

Не он рождает в вас отвагу.

Он странен, дик, он чужд для вас.

Вам наши лучшие преданья

Смешно, бессмысленно звучат.

Могучих прадедов деянья

Вам ничего не говорят.

Их презирает гордость ваша.

Святыня древнего Кремля,

Богатство, сила, крепость наша —

Ничто вам. Русская земля

От вас не примет просвещенья.

Вы страшны ей. Вы влюблены

В свои предательские мненья

И святотатственные сны.

Хулой и лестию своею

Не вам ее преобразить,

И не умеете вы с нею

Ни жить, ни петь, ни говорить.

Умолкнет ваша злость пустая,

Замрет проклятый ваш язык.

Крепка, надежна Русь святая,

И русский Бог еще велик!

Почти одновременно тот же Языков написал следующее послание к Константину Сергеевичу Аксакову, в котором его укоряет за знакомство и приязнь с Чаадаевым. Это стихотворение Чаадаев тогда же читал и при чтении остался совершенно спокойным:

Ты молодец! В тебе прекрасно

Кипит, бурлит младая кровь,

В тебе возвышенно и ясно

Святая к родине любовь

Пылает. Бойко и почтенно

За Русь и наших ты стоишь;

Об ней поешь ты вдохновенно,

Об ней ты страстно говоришь.

Судьбы великой, жизни славной

На много, много, много дней,

И самобытности державной,

И добродетельных царей,

Могучих силою родною,

Ты ей желаешь. Мил мне ты.

Сияют светлой чистотою

Твои надежды и мечты.

Дай руку мне. Но ту же руку

Ты дружелюбно подаешь

Тому, кто гордую науку

И торжествующую ложь

Глубокомысленно становит

Превыше истины святой,

Тому, кто нашу Русь злословит

И ненавидит всей душой

И кто неметчине лукавой

Передался. —И вслед за ней,

За госпожою величавой,

Идет —блистательный лакей…

А православную царицу

И матерь русских городов

Сменять на пышную блудницу

На вавилонскую готов!..

Дай руку мне. Смелей, мужайся,

Святым надеждам и мечтам

Вполне служи, вполне вверяйся,

Но не мирволь своим врагам.

Посланием «К ненашим» овладели и стали, сколько сил и возможности у них было, его распространять кое-какие люди, желавшие примкнуться к славянофилам, но об которых славянофилы не хотели и слышать и которых они неумолимо от себя отвергали. Сколько мне известно, Аксаков не отвечал Языкову на его обвинение в общении с Чаадае вым, но написал, со своей стороны, стихотворение:

Не та надежда к вам слетела,

Не то огонь дает сердцам,

Не за одно стоим мы дело:

Вы чужды и противны нам.

Ты, с виду кающийся мытник,

России самозванный сын,

Ее непрошенный защитник,

На все озлобленный мордвин;

Ты, нарицательное имя[243],

Местоименье подлеца,

Гласящий к Господу «смири мя»

И днесь смиренный до льстеца;

И ты, писатель запоздалый,

Классических носитель уз,

Великий злостью, телом малый

Упрямый почитатель муз;

И много мелочи ничтожной

(Ее и глаз не разберет),

Но разъяренный, но тревожный,

Но злой и мстительный народ —

Не съединит нас буква мненья,

Во всем мы разны меж собой,

И ваше злобное шипенье

Не голос сильный и простой.

Нет… вас не примем мы к обету,

Не вам внимать родному звуку,

Мы отказали Маржерету,

Как шли освобождать Москву;

На битвы выходя святые,

Да будем чисты меж собой!

Вы прочь, союзники гнилые,

А вы, противники, на бой!..

Наконец, Языков обратился лично с ругательным посланием прямо к самому Чаадаеву. Это послание хранилось в большой тайне и под великим спудом, чтобы как-нибудь про него не проведал Чаадаев. Чаадаев действительно при жизни Языкова его никогда не читал. Я сам мог его получить следующим образом. Слышавши, что оно существует, его прямо попросил у Алексея Степановича Хомякова, женатого, как известно, на родной сестре Языкова. Хомяков сию же минуту мне отказал, говоря, что «через меня может узнать про него Чаадаев». «А если, Алексей Степанович, – я возразил, – я вам честным словом обещаюсь Чаадаеву никогда про него не говорить и никогда ему не показывать?» – «В таком случае, – отвечал смеясь Хомяков, – я вам, разумеется, его дам». Так оно ко мне и попало. Вот это послание, и по достоинству поэтическому, и по одушевлению гнева, и по глубокой, томительной патриотической тоске, и по блеску и звону стихов чуть ли не самое прекрасное из всех, вышедших из-под столь знаменитого в свое время пера Языкова: