Филип Дик: Я жив, это вы умерли - [113]

И на протяжении всего пребывания Дика во Франции постоянно предпринимались огромные усилия для того, чтобы избежать неловкости, чтобы сохранить радость совместного общения. В конечном счете многие сочли его выступление мистификацией. Подобно тому, как Орсон Уэллс напугал Америку радиопостановкой «Войны миров», этот чертов Дик решил проверить на своей аудитории сюжет нового романа и для большей убедительности притворился, что верит во все эти сказки. Видя, как эта версия становится официальной, сам Дик не стал ей противоречить и, встретив кого-нибудь на лестнице отеля, начинал громко хохотать и подмигивать, а затем заявлял: «Попались!»

Если бы я писал роман, то сказал бы, что этот провал оказался для нашего героя катастрофой, что он предпочел бы, чтобы его закидали камнями, чем слышать, как над ним подсмеиваются, что, вернувшись в Калифорнию, он лег на кровать и умер. Это выглядело бы драматично и убедительно, но в действительности все произошло совсем не так. Дик обладал удивительной способностью к адаптации. Когда один из его сценариев терпел крах, он тут же переходил к другому, вот и все. Фэт приспособился к положению игрока, который поставил на кон большую сумму и все проиграл, а Фил демонстративно воздерживался от того, чтобы не сказать: «Я же тебе говорил». Дик снова пересек океан, изображая туриста, довольного своим путешествием, которому льстило то, что его принимали как важную особу, и который немного сожалел о досадном недоразумении, испортившем впечатление от его речи (так сожалеют о том, что по незнанию заказали в ресторане язык, то единственное блюдо, есть которое совершенно не хотелось). Это скорее курьез, который делает воспоминания приятными, ведь безупречно проведенные путешествия кажутся пресными и скучными.

(«И все же, это любопытно, — сказал Дик Джоан. — Они все интересовались, верю ли я в то, что им рассказал, тогда как это второстепенный вопрос. И никто не задумался о главном: правда ли это?»)

Джоан — единственная из многочисленных женщин, кто сумел покинуть Филипа, не превращая свой уход в драму. Собственно, разрыва и не было. Оправданием их расставания послужило расстояние, отделявшее Соному от Санта-Аны, при этом оба с ностальгией вспоминали о своих отношениях, как об одной из тех удивительных встреч, что случаются во время путешествий.

Речь в Метце должна была стать пришествием Фэта, превратив Джоан в служительницу его культа. Но этого не случилось, и Дик вновь принялся за Экзегезу. Он вновь столкнулся с прежней проблемой: как рассказать историю, смысл которой ему самому неизвестен? Он видел сны, разрабатывал теории, приходил в отчаяние и, вопреки ожиданиям, все-таки нашел решение.

Однажды Филипа Дика попросили написать предисловие для сборника его старых произведений, и, не зная, о чем писать, он начал рассказывать о своей юности. Без плана, без предварительной идеи, он просто рассказывал анекдоты, излагал идеи, критиковал эти идеи, как если бы он болтал с друзьями. Позволив перу вести его за собой, Дик почувствовал себя свободным и вдруг подумал, как было бы здорово писать вот так, запросто, без желания что-то доказать, просто рассказывая обо всем, что с ним случилось.

Мне больше нечего сказать о романе «ВАЛИС» («VALIS»), который послужил основным источником для написания предыдущих глав. В этой хронике, явившейся результатом двухнедельной напряженной и вместе с тем спокойной работы, описана жизнь друзей в Санта-Ане, штат Калифорния, которые как две капли воды похожи на членов общества «Рипидон». Правоверный католик Давид, великодушный циник Кевин и писатель-фантаст Фил очень беспокоятся за своего друга Хорселовера Фэта. Тому несладко жилось в шестидесятые годы, на его долю выпало много несчастий, а в 1974 году он вдруг уверовал в то, что видел Бога. Его история и их беседы рассказаны Филом, который является пристрастным, хоть и сочувствующим свидетелем, и не пытается сделать теории Фэта более связными, чем они есть на самом деле. Вот, например, как он говорит о его Экзегезе:

«Знание о божестве превратило Фэта в пророка. Но, так как он не мог отличить галлюцинацию от божественного откровения — если между ними вообще есть какая-то разница, чего пока никто не доказал, — он также писал нелепицы, вроде этой:

„Фрагмент 50 Экзегезы: первый источник всех наших религий находится у предков племени догон, которые получили свою космогонию непосредственно от трехглазых завоевателей, некогда посетивших их земли. Трехглазые завоеватели являются глухими и слепыми телепатами; они не могут дышать в нашей атмосфере; их деформированные и удлиненные черепа похожи на череп фараона Ахетанона, и они прибыли с планеты, находящейся в созвездии Сириуса. Несмотря на то, что вместо рук у них клешни, вроде тех, что можно видеть у краба, они — великие строители. Они тайно повернули ход нашей истории в счастливому концу.

Конец фрагмента“.

В тот период Фэт совершенно оторвался от реальности».

Глава двадцать третья ПРЕДПОСЛЕДНИЕ ИСТИНЫ

Наша история близится к концу. Что еще произошло в жизни Дика? Умерла его мать, и он позвонил Клео, которую не видел лет двадцать, чтобы, рыдая, сообщить ей об этом. Благодаря выходу фильма «Бегущий по лезвию бритвы» у Дика появилось много денег. Он пожертвовал значительные суммы в благотворительные организации, купил дом для Тессы и Кристофера и хотел предложить Тиму Пауэрсу соседнюю квартиру, ту, где жила Дорис, в качестве свадебного подарка, но тот отказался. По вторникам и пятницам Дик неизменно ходил к своему психотерапевту. Он начал заниматься собой: пытался похудеть, стал лучше одеваться. На фотографии, снятой в студии «Уорнер», рядом с кинематографистом Ридли Скоттом стоит весьма успешный писатель, крепкий, но не толстый, ухоженный, одетый в элегантный замшевый костюм. Джоан Симпсон была его последней любовью, но и после нее у Филипа были подруги, возможно, с кем-то из них его связывала не только дружба. Одна незначительная актриса, для которой Дик безуспешно пытался открыть двери киностудий, вспомнила пять его качеств: щедрость, радушие, честность, преданность своему искусству и меланхолию. В полумраке своей квартиры Филип часто слушал мелодии для лютни Дауленда, носившие такие названия, как «Остановись, печаль» или «Больше не плачь, грустный фонтан», но его любимой оставалась «Пролейтесь, слезы…». Филип издали наблюдал за тем, как растет его сын, и даже в какой-то момент хотел снова сойтись с Тессой. В тяжелые дни Фил звонил бывшей жене и просил, чтобы она пришла к нему.