Филантропия в Америке - [6]

Если в правление Эйзенхауэра (1953—61) – первого республиканца у власти с 1932 года – удалось под давлением консерваторов лишь компромиссом частично сохранить социальные завоевания Нового курса Рузвельта, то сменивший его демократ Кеннеди (1961—63), а затем Джонсон (1963—69) вынуждены были в ситуации массового давления снизу провести серию новых, радикальных для США того времени, социальных реформ (программы «Великое общество» и «Война с бедностью», рождение Медикейда и социального обеспечения малоимущих), вызвавших новую линию раскола в обществе.

Стоит напомнить, наконец, что на внешнем фронте 60-е годы были временем Кубинского кризиса – пика холодной войны, едва не перешедшей тогда в горячую стадию, а также начавшегося еще в 50-е и усилившегося с 1961 года скрытого участия американцев в гражданской войне во Вьетнаме. В 1965 году оно переросло – для «сдерживания коммунизма» в Индокитае – в полномасштабную войну, закончившуюся в 1973 году выводом войск и фактическим поражением США, а затем – долгим и мучительным «вьетнамским синдромом» в общественном сознании и политической жизни Америки.

Как на этом полном внутренних и внешних конфликтов историческом фоне развивалась жизнь американской филантропии, ее наиболее критикуемых, временами «публично избиваемых», но продолжающих расти числом и мощью созданий – частных филантропических фондов? После временного затишья в 50-е в связи с крахом маккартизма и неудачей расследований в комитетах Кокса и Риса, а также примирительного в целом правления Эйзенхауэра, 60—70-е стали и для бурно растущей организованной филантропии, а для крупных фондов, в особенности, временем нелегких испытаний.

***

Наступление на фонды началось как слева, так и справа.

Атаке слева подверглась историческая концепция школы консенсуса. Молодое поколение социальных историков, пришедшее на смену Курти, Бремнеру, Бурстину, принадлежало в большинстве своем к «новым левым», исповедовавшим, как уже говорилось, идею «Большого Отказа» от прошлого и требовавшим перевернуть историю «с ног на голову». Они сочли ошибочным представление «старых классиков» о том, что в течении всей своей истории американцы исповедовали ценности либерального капитализма, политической демократии и неограниченного рынка. Устаревшим стало считаться и их представление об исключительной филантропической щедрости как об одном из определяющих свойств национального характера всех американцев. Эти взгляды, мол, не учитывают всей глубины конфликтов между социальными классами и группами, белыми и черными, богатыми и бедными, мужчинами и женщинами, не принимают во внимание угнетение прав различных меньшинств. Многие историки вернулись к взглядам прогрессистской «школы конфликта» начала 19-го и первой трети 20 века, когда становление промышленного капитализма в США сопровождали классовые и иные социальные конфликты. Откликнувшись на идеи и опыт массовых движений за расовое и социальное равенство 60—70-х гг., новое поколение историков утверждало, что не только прошлая история Америки, но и ее современность по-прежнему полна социальных, расовых и иных конфликтов. И что именно поэтому следует заново интерпретировать понимание филантропии и ее место в их разрешении.

Первая волна новой интерпретации истории филантропии возникла, по мнению историка Л. Фридмана, как раз в этот период25. Так, Клиффорд Гриффин (Clifford S. Griffin), социальный историк, и Дэвид Ротман (David J. Rothman), врач и историк социальной медицины, отошли от традиции Бремнера считать, что филантропы озабочены прежде всего благополучием общества в целом. К. Гриффин в книге «Своих братьев сторожа: нравственное попечительство в Соединенных Штатах, 1800–1865» (вышла в 1960 г.) писал о нередко фанатичной и беспощадной к человеку войне благотворительных обществ за исправление общественной морали26. Д. Ротман в книге «Рождение психиатрической лечебницы» (1971) описывал устрашающую практику психбольниц, тюрем и приютов для бедных в колониях и новой республике27.

В этих и сходных работах «новые историки» продвигали взгляд, что благотворительные акции богатых филантропов и реформаторов были по преимуществу средством социального контроля за поведением масс, особенно в девиантных группах, позволяющего увеличить богатство правящего класса и сохранить социальную стабильность. Их консервативные рецензенты той поры с сарказмом спрашивали: а разве рост частного богатства, поддержание социальной стабильности и моральное исправление не способствуют благополучию общества в целом?

Радикальные молодые историки из «новых левых» бросили вызов не только господствующей методологии и интерпретации американской истории, они попытались совершить переворот и в руководстве профессией. В конце 60-х гг. распространилась практика «ненасильственного захвата» протестующими группами студентов и радикальных преподавателей университетов и академических ассоциаций, чтобы добиться «демократичного» изгнания из них соглашательского истеблишмента и дать им новое направление в науке и обучении. В 1969 году, на пике оппозиции войне во Вьетнаме, группа левых молодых историков попыталась совершить переворот (правда, легальными средствами – на выборах) в American Historical Association (AHA), захватив в ней руководство и изменив ее курс. Однако здесь не получилось. Группе радикалов сумели противостоять прежние умеренные авторитеты, среди которых были Ричард Хофстадтер (Richard Hofstadter), глава школы консенсуса, поддержанный другими либералами, более консервативный Д. Бурстин и даже известный промарксистский историк Юджин Дженовезе (Eugene Genovese)