Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник - [77]

Вот ведь как! Своё официальное отношение к этому факту пусть формулирует ФИФА, но факт любопытный. Оказывается, с самого начала на знамёнах мирового футбольного движения были и масонские отпечатки и цвета. Ведь сине-бело-красная гамма, триколоры уругвайских патриотов — это и вполне осознанно выбранная расцветка команды «Насьональ». Того самого, который ведёт вечный спор с «Пеньяролем».

Масонов принято называть международной «закулисой», но в Уругвае система ценностей оказалась вывернутой наизнанку. Наследники масонской традиции, поклонники «Насьоналя» истинными патриотами считают как раз себя. А вот своих вечных соперников из «Пеньяроля», напротив, полагают чуть ли не «безродными космополитами». И именно в споре этих двух команд мы попробуем найти истину, где же точно прошёл первый матч первого чемпионата мира. «Насьональ», естественно, считает, что «нулевой километр» всемирной футбольной истории — это его стадион.

Этот загадочный «ноль» я ещё высчитаю. Обещаю. Но пока продолжу языком не цифр, а цветов. Потому что с самого начала уругвайцам словно на роду было написано жить в мире очень многоцветном. Собственно, в уругвайский Национальный исторический музей я отправился за изображением ещё более многоцветной «радуги», которая осеняла уже и рождение этой маленькой, но удивительной республики. Итак, мимо шпаг, сюртуков и подушек первых правителей Уругвая ведёт меня хранитель, как я его и просил, к «жемчужине» экспозиции, ради которой я сюда и приехал. К небольшой, но, наверное, главной картине главного уругвайского классика Мануэля Бланеса.

На картине изображён акт повторного, но уже окончательного провозглашения независимости «Восточного берега реки Уругвай». Всенародное ликование по случаю принятия уже и конституции независимой республики. 18 июля 1830 года. Ликующие толпы. «Ив воздух чепчики бросали».

Кино и даже фотографий в те времена не было. Но Бланес создавал это своё полотно, как говорится, по свежим следам. Есть все основания полагать, что и атмосферу, и обстоятельства действа он изобразил максимально близко к действительности. В том числе отобразил, что сами первые чемпионы мира были на этом празднике в меньшинстве. А «запустили» проект под названием «Уругвай» три других будущих чемпиона. Оттого для несведущего человека так поразителен набор флагов, которые украшали Монтевидео летом 1830 года.

Точнее, конечно, не летом, а зимой. Полушарие-то — Южное. Всё наоборот. И вода в раковине при сливе закручивается против часовой стрелки. И июль в Уругвае — это зима. Без снега, но с заморозками и пингвинами на пляжах. А влажность такая, что холодно адски. Оттого на улице Канелонес всегда и процветали мастерские по пошиву тёплых дублёнок и жакетов из нутрии и скунса. Оттого местный диалект и вместил столько синонимов слова «шарф», из всех других, правда, предпочтя слово «буфанда». Звучит смешно. Но не до смеха, когда дует холодный южный ветер со стороны Мальвинских островов.

Июль и зима. Всё правильно. Но к этим природным феноменам добавляется и феномен политический. В главный день уругвайской истории, 18 июля 1830 года, на ликующей площади — четыре флагштока. А флагом собственно Уругвая занят только один.

А вот на остальных трёх в полном соответствии с исторической правдой Бланес изобразил знамёна «крестников» нового независимого государства. Удивительно и символично, какие же страны «спонсировали» создание «малой родины» мирового футбола. «Крестниками» Уругвая выступили Бразилия, Аргентина и... далёкая Британия.

Что же за удивительные обстоятельства сопровождали появление на карте мира страны, чьи очертания так напоминают человеческое сердце? Страны, которая и стала сердцем мирового футбола?

Итак, второй флаг — бразильский. Зелёное полотнище. Жёлтый ромб. В нём — карта южного звёздного неба. А карта опоясана лозунгом, про который сами бразильцы, иронизируя, говорят, что это типичный случай исключительно благих пожеланий: «Порядок и прогресс».

Впрочем, порядки в тогдашней Бразилии были особыми. Если в Уругвае плодили синонимы слова «шарф», то в Бразилии — слова «коричневый». Уже и тогда в Бразилии — самое невероятное многообразие цветов кожи: настолько много расовых типажей породили смешанные браки негров, индейцев и даже — втайне, как в «Рабыне Изауре» — белых. Кстати, те немногие «цветные», которые из рабства всё-таки бежали, спасались именно в Уругвае. Там при президенте Орибе рабство отменили уже официально, но и до этого по отношению к беглым рабам власти были либеральнее. Беглые негры из Бразилии и образовали в Уругвае единственное микроскопическое расовое меньшинство.

Правда, негры либерального Уругвая так и «застыли во времени». Из всех профессий исторически привязаны к... сборке мусора. При этом собирают они мусор именно дедовским, рабским способом: в поисках пакетов с отходами разъезжают на конных повозках. Зрелище во всех смыслах скорбное: зашоренные сивки-бурки, запряжённые в допотопные колымаги, которыми правят возницы-негры с вечно отсутствующим взглядом.

Но этой своей сегодняшней вселенской грустью уругвайские негры проникнутся много позже. А 18 июля 1830 года освобождению от бразильцев радуются не только уругвайские негры, но и уругвайские белые. Потому что в тот день повторного обретения независимости отделялся Уругвай уже не от заморской Испании, а от... соседей-бразильцев. Для Монтевидео они наконец превращаются из оккупантов в просто соседей-северян. Хотя, конечно, «северянин» в отношении бразильца — так только в Уругвае говорят. Так только для финнов русский — южанин.