Фицджеральд - [33]

Роман «По эту сторону рая», мы помним, расходился хорошо, но пресса была неважной. Со вторым романом ситуация была иной: и читатель, и критик сказали «да». Третий же роман писателя, «Великий Гэтсби», больше понравился истинным ценителям литературы, чем ее потребителям: тираж расходился хуже, чем рассчитывали издательство и автор: за первый год (с апреля 1925 года, когда книга вышла, по декабрь) было продано «всего» 23 тысячи экземпляров — для нас и сегодня цифра весьма внушительная. Телеграмма Перкинса Фицджеральду звучит тревожно: «Продажи не вселяют оптимизма». Причина — по крайней мере, одна из причин, на взгляд Перкинса, — скромный объем романа. «Многие книготорговцы настроены по отношению к Вашей книге скептически, — пишет он Фицджеральду. — Книга получилась слишком маленькой». Вот и Честертон считал — и сегодняшние книгопродавцы с ним наверняка согласятся, — что короткий роман — такая же несообразность, как миниатюрный собор.

Зато критики были единодушны: роман удался. Фицджеральд всегда советовал молодым авторам внимательно читать на себя рецензии, брать в этом смысле с него пример. На этот раз чтение критических отзывов не могло не доставить ему удовольствия. Фицджеральда и в самом деле «вознесли до небес», причем иные зоилы — в самом буквальном смысле слова. «Мало сказать, что Фицджеральд возмужал, — замечает в „Циферблате“ Гилберт Селдс. — Он подчинил себе свой дар и взмыл в небеса, оставив позади все сомнительное и путаное, что отличало его ранние произведения». «Автор продемонстрировал зрелое, а местами прямо-таки магическое мастерство», — не жалеет эпитетов рецензент «Субботнего обозрения». «Ваш роман — чудо, — пишет 14 ноября 1924 года Фицджеральду первый читатель „Гэтсби“ Максуэлл Перкинс. — В нем есть поразительная жизненность и обаяние и необыкновенно серьезная сквозная мысль, причем на редкость тонкая…» И неделей позже: «Книгу отличает безукоризненное единство повествования и ощущение крайних полярностей сегодняшней жизни… Чтобы написать такую книгу, одного профессионализма мало». Понравился роман всем, по существу, авторитетам критического цеха: и Ван Вик Бруксу (с которым Фицджеральд — читатель помнит — вел вымышленный диалог в эссе Уилсона), и писателю и журналисту Карлу Ван Вехтену[63], разразившемуся панегириком в «Нейшн», и Мальколму Каули[64], тогда еще начинающему, но уже маститому критику, воспевшему литературу потерянного поколения.

Удостоился Скотт и похвалы небожителей. Гертруда Стайн: «Вы сотворили современный мир точно так же, как это сделал в „Пенденнисе“ и в „Ярмарке тщеславия“ Теккерей, а ведь это, согласитесь, неплохой комплимент». Томас Стернз Элиот: «По-моему, Ваш роман — это первый шаг, который сделала американская проза со времен Генри Джеймса». Генри Луис Менкен: «Книгу отличают обаяние и изысканность письма». Менкен, правда, не был бы Менкеном, если бы не разбавил бочку меда ложкой дегтя: «По форме роман — не более чем лихой анекдот… Фицджеральд описывает своих героев по верхам». Вот и Джону Пилу Бишопу образ главного героя, как отмечалось, показался поверхностным, и Фицджеральд с готовностью с ним согласился. Не в восторге от образа главного героя и расхваливший роман Перкинс: «Тома Бьюкенена я бы узнал, встретив его на улице, а вот Гэтсби несколько расплывчат. Его облик теряется… не хватает характерных черточек и подробностей, как он разбогател». Фицджеральд не спорит и тут, он и сам признаёт, что наиболее запоминающийся персонаж в книге — не главный герой, а нувориш, представитель «главенствующей расы» Том Бьюкенен, безупречно владеющий искусством превращения из распутника в моралиста, и обратно. А вот строгий Эдмунд Уилсон отозвался о романе одобрительно, его голос в хоре славословий звучит особенно внятно. «Каждое слово, каждая каденция, каждая деталь играют определенную роль в создании мощного эффекта», — пишет он в статье 1926 года «Звездный литературный водевиль». Раньше основные упреки Уилсона касались стиля, формальных сбоев в книгах Фицджеральда, теперь же, как видим, критик превозносит именно форму: подбор слов и деталей, ритм повествования. То, что удастся и в «Ночь нежна».

Единодушны пишущие о Фицджеральде, в том числе и о «Великом Гэтсби», еще в одном. Жизнь писателя, факты его биографии прочитываются в его книгах без особого труда. В каждом произведении, будь то роман или рассказ, читатель почти наверняка встретит лишь слегка загримированную Зельду, да и самого автора — в самых разных обличьях, но вполне узнаваемого. Списаны с натуры и многие другие действующие лица его книг. С разных «натур» — принстонской, нью-йоркской, парижской, каннской, голливудской.

Чертами Зельды автор наделил всех трех женщин, действующих в романе. «Многоопытной и разочарованной», типичной Southern belle[65], Дэзи Бьюкенен, любимой женщине главного героя, его романтической мечте от Зельды достались и шепоток, и низкий волнующий голос, и яркий чувственный рот, и «певучая властность голоса — отзвук веселья и радостей». В придачу к внешности, чертам характера, привычкам заимствует Дэзи и биографию Зельды. Дэзи ведь тоже с Юга, ее дом в Луисвилле «списан» с дома судьи Сэйра в Монтгомери. Она тоже носит белые платья, как и Зельда, пользуется успехом у офицеров расквартированного в Луисвилле полка. Ее отношения с Гэтсби в пору их знакомства очень напоминают отношения Скотта и Зельды в 1918–1919 годах: как и Зельда Скотту, Дэзи с первого же раза показалась Гетцу «головокружительно желанной». Дэзи, правда, повезло больше Зельды: ухажер катает ее в белом, под стать ее платью, двухместном автомобиле.