Фейтфул-Плейс - [92]

– Поехали, – сказал я.

– Господи, Фрэнсис, придержи коней! Я же не говорю, чтоб ты сегодня решал. Пока просто подумай.

– Я подумал.

– Но… – сказала Рози, помолчав, – твоя семья… Ты сможешь уехать?

Раньше мы никогда не говорили о моей семье. Что-то Рози себе представляла – вся улица что-то представляла, – но никогда о них даже не упоминала, и я был ей благодарен. Рози внимательно смотрела на меня.

Я выбрался из дома, обменяв у Шая тот вечер – с большой выгодой для него – на все следующие выходные. Когда я уходил, ма визжала на Джеки – мол, она выросла такой нахалкой, что довела отца до пьянства.

– Теперь моя семья – это ты, – сказал я.

Где-то в глубине глаз Рози появился намек на улыбку.

– И так будет где угодно, – сказала она. – Даже здесь, если не сможешь уехать.

– Нет. Ты все верно говоришь: это значит, что нам нужно уехать.

Тогда по лицу Рози медленно расплылась широкая, прекрасная улыбка.

– Какие у тебя планы на всю мою оставшуюся жизнь? – спросила она.

Я скользнул ладонями по ее бедрам к мягким ягодицам и притянул ее по подоконнику к себе. Она обвила ногами мою талию и поцеловала меня. Прижавшись к ней губами, я продолжал ощущать ее сладкую от вина, соленую после танцев улыбку; музыка залила нас, поцелуй стал горячее, и улыбка растаяла.

* * *

Одна Рози в свою мамочку не превратилась, – сказал в темноте у моего уха голос Имельды, хриплый от миллиона сигарет и бесконечной печали. – Единственная, кто выбрался. Мы оба с Имельдой лжецы, по рождению и воспитанию, но она не лгала о своей любви к Рози, а я не лгал, когда говорил, что она была ей ближе всех. Имельда, спаси ее Бог, поняла.

Малыш у яппи заснул в уютном свете ночника. Его мать медленно-медленно поднялась и выскользнула из комнаты. Один за другим огни на Фейтфул-Плейс гасли: Санта-Клаусы Салли Хирн, телик Дуайеров, неоновая реклама “Будвайзера”, криво висящая в квартире у косматых студентов. В девятом доме было темно; Мэнди и Джер улеглись пораньше, крепко приникнув друг к другу, – видимо, с рассветом ему надо было на работу, жарить бизнесменам яичницу с бананами. У меня начали замерзать ноги. Луна висела низко над крышами, застланная и перепачканная тучами.

Ровно в одиннадцать Мэтт Дейли сунул голову в кухню, хорошенько все оглядел, проверил, закрыт ли холодильник, и выключил свет. Через минуту свет зажегся в комнате наверху и показалась Нора; одной рукой она снимала с волос резинку, другой прикрыла зевок. Нора тряхнула распустившимися кудрями и потянулась задернуть шторы.

Пока она не начала переодеваться в ночнушку – почувствовав себя беззащитной, Нора вполне могла позвать папулю разобраться с незваным гостем, – я бросил камешек в ее окно. Раздался отчетливый щелчок, но ничего не произошло; Нора решила, что это птицы, ветер или осадка дома. Я бросил еще камушек, посильнее.

Лампа погасла. Штора опасливо приоткрылась, совсем чуть-чуть. Я включил фонарик, направил луч себе в лицо и помахал рукой. Дав Норе время меня узнать, я приложил палец к губам и жестом поманил ее.

Через мгновение ее лампа снова зажглась. Нора отодвинула штору и махнула рукой, но это могло значить что угодно, то ли “уходи”, то ли “подожди”. Я принялся еще настойчивее подзывать ее к себе и ободряюще улыбнулся, надеясь, что луч фонаря не превратит улыбку в оскал Джека Николсона. Нора досадливо откинула волосы с лица, потом – находчивая, как сестра – оперлась на подбородок, подышала на стекло и написала пальцем: “Жди”. Она, молодчина, даже написала задом наперед, чтобы мне было легче читать. Я показал ей большие пальцы, выключил фонарик и стал ждать.

Уж не знаю, в чем заключался у Дейли ритуал отхода ко сну, но была уже почти полночь, когда задняя дверь открылась и Нора полубегом, полукрадучись скользнула через двор. Поверх юбки и свитера она накинула длинное шерстяное пальто.

– Господи, ну и дверь! – Нора, запыхавшись, прижала ладонь к груди. – Пришлось тянуть изо всех сил, чтобы открыть, а потом она за мной как захлопнется – грохот, будто автокатастрофа, слышал? Я чуть в обморок не упала…

Я улыбнулся и подвинулся на скамейке.

– Ни звука не слышал. Ты прирожденная домушница. Садись.

Она осталась стоять, тяжело дыша и бросая на меня быстрые, настороженные взгляды.

– Я только на минутку, вышла посмотреть… Не знаю… Как ты вообще, в порядке?

– На тебя посмотрел – стало все путем. Зато у тебя видок, как будто чуть сердечный приступ не случился.

Нора неохотно улыбнулась.

– Ну почти. Думала, еще секунда – и спустится па… Чувствую себя так, будто мне шестнадцать и я по водосточной трубе слезла.

В иссиня-темном холодном дворе Нора, умытая на ночь и растрепанная, и впрямь выглядела на шестнадцать.

– Так вот как ты проводила бурную молодость, маленькая бунтарка?

– Я? Господи, нет, конечно, – с моим-то папой. Я была хорошей девочкой. Все это прошло мимо меня, я только от подружек слышала.

– В таком случае ты имеешь полное право наверстать все, что можно. Попробуй, раз уж на то пошло. – Я достал сигареты, щелчком открыл пачку и галантно предложил Норе: – Отравишься?

Нора посмотрела с сомнением.

– Не курю.

– Тогда и начинать не стоит. Впрочем, сегодня не считается. Сегодня ночью тебе шестнадцать и ты – дерзкая бунтарка. Жаль, я бутылку дешевого сидра не прихватил.