Фея незабудок - [8]
Несколько дней Доминик не решался подойти к окну, опасаясь, что Фея ему привиделась. Потом он все-таки исхитрился наблюдать за ней втихомолку, из укромного закутка между прачечной и кладовкой. Девочка ловко доставала букетики, протягивала их покупателям, считала деньги и была неотразима, а Доминик смущался и стыдился так, будто подглядывает в замочную скважину женской купальни. От его внимания не ускользнуло, что плутовка нет-нет да и посматривает на окно классной комнаты, откуда у них состоялся первый, весьма содержательный разговор, и это давало ему робкую надежду, что Фея Незабудок снизойдет до знакомства с обыкновенным приютским мальчишкой. Между прочим, ее урок он усвоил на отлично и уже пару раз насмешил товарищей будоражащей мрачное воображение гримасой, за которую Фиона получила выговор от тетушки Мэгги. Однажды Доминику показалось, что Фея ему подмигнула. Может, ей в глаз просто попала капля талой воды? Как бы то ни было, он расхрабрился и написал пальцем на стекле свое имя. Девочка недоуменно пожала плечами.
Доминик на минуту задумался, потом старательно вывел большую печатную букву «D». Она же мило нахмурила белесые брови и кивнула. Так, буква за буквой, Доминик раскрыл-таки ей секрет своего имени, после чего намалевал на стекле здоровенный знак вопроса. Девочка развела руками. Тогда он просто показал на нее пальцем. Это было не очень вежливо, зато ясно, как белый день. На запорошенном тротуаре, ближе к витрине, где снежная тетрадка не испещрена множеством следов, она написала носком мальчишеского башмака букву «F», причем в левую сторону. У Доминика перехватило дыхание, – неужто правда – фея? Тут к ней подошел покупатель. Он выбирал букетик долго и щепетильно, будто это бриллиантовая диадема, в результате перемена закончилась. Так и не узнал Доминик, как зовут его фею. «Опять где-то болтался? – погрозил мистер Дэни указкой, – быстро садись за парту, и чтобы без фокусов!» Весь урок Доминик был тише воды, ниже травы, а на листке промокательной бумаги выстраивались в столбик имена: «Фиби», «Флосси», «Филиппа», «Фанни». Доминик примерял их к образу феи, но все они как-то не подходили. Он не знал, что судьба приготовила для раскрытия этого секрета другой день и другие обстоятельства.
На чердаке, снимаемом семейством Берти, выдался лихой вечер. Приставы яростно молотили в дверь и грозились, что сорвут ее с петель, если им не откроют по-доброму. Потом отец бил о стенку бутылки из-под джина, обвинял в неплатежах и прочих своих несчастьях жену и дочерей, а Берти имел неосторожность с ним согласиться, и поднялась страшная буря.
– Слыхали, что сказал этот щенок? – закричала Салли, – Да я в поденщицах больше него зарабатываю!
– Уж ты бы, нахлебник, помалкивал! – вторила ей Джуди.
– А вспомни, сколько мы пеленок за этими неблагодарными свиньями вытаскали! – не унималась золотушная сестрица, – Я все руки сорвала о стиральную доску!
Мать молча смотрела в одну точку выплаканными, опустошенными глазами, и Берти понадеялся было, что она ничего не слышала, но куда там! Утром, пока сестры любезничали через дверь с вновь пришедшими приставами, а братья выбирались на крышу через слуховое окно, она хмуро бросила Берти вслед:
– А ты, наш драгоценный кормилец, без денег можешь домой не возвращаться.
На перекресток Берти пришел суровый и решительный: «Ишь, что придумали, в кормильцы он им, видишь ли, не годится. Ничего, надо только поднажать, – все сборы будут его», – и он принялся рьяно вопить что-то про кровавые пятна на палубе и пеньковую джигу, а в сторону канавы даже головы не поворачивал, чтобы не вводить себя в искушение. О своих неурядицах Берти поведал приятелю. Пол утешал его, как мог, и даже предлагал послать родню в болото и перебраться к нему в доки, где был накоротке со всеми бродягами, и обещал ему дружескую поддержку (у благородных это называется протекцией). Берти не очень верил сказкам о веселой и бесшабашной жизни лондонских бездомных, а вот что, уйдя из семьи, назад можно не вернуться, – это была суровая правда, тем более как работник он никакой ценности из себя не представлял. Рядом с ними остановился хмельной, усатый тип, и Берти, стараясь пронять его, заорал на всю округу. Когда певец на минуту затих, чтобы перевести дух, раздался голос Брук:
– Хотите, погадаю, сэр? Всю правду скажу!
– Подумаешь, Кассандра выискалась! – засмеялся прохожий, сунул ей несколько монеток, слушать предсказания не стал и пошел прочь.
У Брук это получилось не нарочно, она просто бежала мимо и даже не заметила, что окунь уже попался на другую наживку, но Берти не собирался вникать в подобные тонкости.
– Гадина! – закричал он на Брук и ударил ее по руке.
Монеты посыпались на мокрую брусчатку, и Пол кинулся их собирать. Берти же был так взбешен, что забыл про деньги. Он давно понял: если дома в неплатежах и других бедах виноваты мать и сестры, значит, здесь – Фиона, Брук и еще старая ведьма Мэгги, с которой, правда, у него не было ни малейшего желания связываться. Но уж этой трепливой замарашке он спуску не даст.
– Лгунья, на вранье навариваешь! – и Берти сшиб гадалку с ног.
