Фея незабудок - [6]
Доминик с чувством разорвал промокашку, одну половину отдал приятелю:
– На, жуй!
– Зачем? – удивился тугодум Стюарт.
– Поиграем в вольных стрелков из Веселого леса. Влепим умнику в лоб, вот будет потеха! – и Доминик собрался уже запихать вторую половину промокашки себе в рот, как вдруг…
– Доминик Ингрэм, ступайте-ка, пожалуй, в угол, – строго сказал мистер Дэни, – заниматься геометрией вам все равно некогда. Сами не учитесь и другим мешаете.
Доминик по смотрел на учителя изумленными, растерянными глазами, дескать: «Неужели, я?»
– Вы, вы. А после урока мы с вами потолкуем и о вольных стрелках, и об арбузных корках, и еще кое о чем, мало ли тем интересных? – в голосе мистера Дэни прозвучала угроза.
Стюарт Вэйли втянул голову в плечи, стараясь быть как можно незаметней, кротко опустил глаза – не мальчик, а вопиющее благонравие. Доминик же неохотно вылез из-за парты, направился было к месту ссылки, но остановился в замешательстве и вопросительно оглянулся на учителя. Дело в том, что предназначенный для наказаний угол, в котором висели «Правила поведения», выведенные издевательски-красивым почерком, еще в начале урока занял Джозеф Бэнкрофт и, судя по прыжкам и гримасам, никому не собирался его уступать. Куда же податься бедняге Доминику?
– Вон туда, – учитель показал линейкой в противоположный угол, – Поразмышляйте о своем поведении, это всегда полезно. Ну, а мы сейчас будем решать задачу. Стюарт Вэйли, марш к доске.
Доминик впервые почувствовал себя новоселом. Он жил в приюте на Гриттис-стрит сколько помнил себя и никогда его не покидал. Здесь все было привычным, изученным до последнего гвоздика, можно сказать, намозолившим глаза. Что касается «Правил поведения», то, упершись носом в этот непревзойденный шедевр педагогической мысли, он в общей сложности провел столько времени – китайскую грамматику можно было бы освоить. По свернутой в рулон таблице Пифагора полз короед. Наблюдать за его перемещениями было не очень интересно, зато наводило на раздумья: в отличие от многих присутствующих, он совершал настоящее восхождение на Монблан, его с виду ничтожное существование непрестанно скрашивали новые впечатления и открытия. Доминик тяжело вздохнул и, словно невзначай, выглянул в окно. На перекрестке Гриттис-стрит и Шелдон-роуд бурлила не в пример увлекательная жизнь: два веселых оборванца самозабвенно прыгали через сточную канаву, а грязная, словно помазок, босоногая беспризорница с неряшливой лентой в спутанных волосах настырно увязывалась за прохожими, лихо манипулируя колодой карт. Толстая, грушеобразная тетка в уродливом капоре продавала по три пенса за штуку огромные зеленые яблоки, при виде которых у Доминика едва не потекли слюнки, но он, собравшись с силами, мужественно оторвал от них взгляд и был вознагражден сторицей за проявленную твердость. На противоположной стороне улицы, зябко кутаясь в изодранную шаль, стояла Она. Доминик удивился, почему никогда раньше ее не замечал? Это была настоящая Фея. Влажный февральский снег забил ее вьющиеся, отливающие платиной волосы, небрежно разбросанные по плечам. Она продавала букетики незабудок, осторожно вынимая их из огромной плетеной корзины. Она и сама была похожа на цветок, стесняющийся своей нежной, уязвимой красоты.
«Фея Незабудок» – так мысленно окрестил ее Доминик. В груди у него что-то екнуло, болезненно сжалось, и от этого стало сладко, томительно и даже страшновато, как бывает, когда собираешься сделать что-нибудь запретное, например, сбросить кулечек с водой на чью-то элегантную шляпу, спесиво плывущую мимо приюта. Девочка почувствовала на себе мечтательный взгляд Доминика и обдала его ответным, холодным, как иней, светло-голубым взглядом. Он вспыхнул, зарделся и, словно в оправдание, показал ей язык. Фея Незабудок ответила достойно: она приставила к вискам два больших пальца, а прочими восемью выразительно похлопала. Доминик не захотел ударить в грязь лицом, он один глаз прищурил, другой, что было сил, вылупил и эффектно оскалил зубы. Девочка тоже поддала жару: жутковато запрокинула голову и вывалила на плечо длинный язык.
– Браво, Фиона, самое то поведение для молоденькой мисс, – одернула ее проходившая мимо тетушка Мэгги, сварливая торговка яблоками.
Фиона опомнилась, устыдилась, отворотила от Доминика маленький надменный носик и больше не отвечала на его выкрутасы. Между тем, мистер Дэни заметил, как весело ему стоится в углу, и велел немедленно сесть за парту и заняться-таки геометрией.
Фиона Литтл жила в сыром полуподвале с родителями и многочисленными братьями и сестрами, которых ежегодно приносил им аист. По крайней мере, так утверждал отец, а старшие дети, Фиона и Генри, делали вид, что верят. Трудно сказать, существовала ли между братом и сестрой нежная привязанность. Они часто ссорились, ругались, порой подолгу не разговаривали, но, тем не менее, понимали друг друга, а это, как известно, подчас бывает ценнее любви. Еще у них были общие виды на будущее или попросту мечты. По вечерам, уютно устроившись в уголке за старым, облупленным шкафом (там стояли их кровати), они шептались о том, как будут жить, когда вырастут и уйдут из семьи, подальше от орущих младенцев. Брат и сестра решили поселиться в коморке под крышей, откуда виден весь Лондон, и заняться разведением кенарей. На вырученные с продажи птиц деньги они будут ходить в цирк шапито, ездить за город рыбачить и кормить уток, а также покупать сладости в кондитерской лавке. В это счастливое «завтра» они хотели взять с собой тощего, облезлого кота Калистрата, когда-то приблудившегося к дверям Литтлов, да так и оставшегося у них навсегда. Правда, каково кенарям будет от такого соседства, об этом они не задумывались. Генри работал в мыловарне, которую ненавидел всей душой, а Фиона продавала незабудки. На перекрестке она всех знала, почти со всеми ладила. Тетушка Мэгги выставляла ее перед полицейскими за свою племянницу, бродячий сапожник дядя Джек бесплатно латал башмаки, а замарашка Брук – шестилетняя предсказательница вообще была предана ей до печенок.
