Февраль - кривые дороги - [34]

Но проходил день за днем, а все оставалось по-прежнему:

— Здравствуй, Настя!

— Здравствуй, Федор! — отвечала она, проходя мимо, как проходил он.

«Не понимаю, не укладываются в сознании подобные шутки парня над девушкой, — написала вечером Настя в дневнике. — И что за удовольствие ему мучить меня, зачем? Как я еще мало знаю тебя, Федор Коптев! А что если я на твоих глазах, попросту говоря, стану кокетничать с Володей Ивлевым? Чем, спрашивается, он хуже тебя, лукавого сына Украины? Скромнее разве и уж, конечно, прямодушнее! Вот тогда и посмотрим, Феденька, как ты переваришь такой факт...»

Настя с нетерпением стала считать дни, отделяющие ее от заседания литературного кружка, твердо решив осуществить свои намерения.

На литкружке Володя подошел к Насте сам и, вытащив билеты из кармана, пригласил в театр на оперу «Евгений Онегин».

Настя, не ожидая такого, вспыхнула. Все глядели на них.

— Спасибо, Володя, пойдем, — просто отвечала она, не позволив себе даже мимолетного взгляда в сторону Коптева.

Нет его для нее — вот и все!

Собираясь через день в театр, Настя в бежевом костюме сестры с удовольствием рассматривала себя в зеркале.

Мария залюбовалась ею.

— Ну, можно не сомневаться в успехе! — как бы между прочим обронила она.

Настя перестала вертеться перед зеркалом; ей стало грустно и сразу расхотелось ехать в театр. Как ни обманывай себя, а все мысли о нем, о Федоре, и о том, как он проведет сегодняшний вечер. Прослоняется, наверно, как обычно, по барачному городку со своими дружками.

Когда Настя вышла из дома на улицу, уже горели фонари, звенели, поворачивая с Басманной в переулок, освещенные трамваи, над крышами которых то и дело огненным бисером сыпались искры от дуг.

Настя перешла неширокую улицу, чтобы сесть в автобус и ехать к центру. Морозец чувствительно пощипывал икры ног в непривычных шелковых чулках. Поеживаясь, Настя заторопилась, невольно отдавая дань выносливости модных девиц, в числе которых была и Антонина, не раз поднимавшая на смех ее шерстяные чулки.

Глуховатый мужской голос окликнул Настю. Он мог принадлежать только одному человеку! Боясь разочароваться, она медленно обернулась: перед нею стоял Коптев!

— Не ожидала? — как бы сердито осведомился он.

— Н-е-е-т, — несколько нараспев, чистосердечно призналась Настя.

Ее простодушие не понравилось ему.

— Вижу. Ни капельки не рада!

Она не нашлась, что ответить, хотя могла многое сказать ему. Бессознательно в ней пробудилась хитрость, как хитрил с нею он. Да, да, хитрил, иначе к чему эти «здравствуй — прощай»?

— Не нахожу причины для радости, — помедлив, отвечала Настя.

Подъехал автобус к остановке, и девушка вместе с толпой ожидающих стала продвигаться к двери.

Коптев схватил ее за руку.

— Подожди! Не зря же я тащился сюда с Остаповского шоссе... Если ты в театр, то я могу проводить тебя. Прошлись бы... — в заключение буркнул он и взял Настю под руку.

Она не знала, что и думать, как вести себя. На всякий случай не мешало придать лицу непроницаемое выражение. Было ясно одно: Володино приглашение в театр задело Федора, и вот он не выдержал, примчался...

Да здравствуют, стало быть, ревнивые парни, рожденные в городе Одессе!

— Рассказывай, написала ли что нового? — прервал затянувшееся молчание Коптев, взглянув в лицо Насти долгим, изучающим взглядом. — А может, тебе не писалось? — помолчав, выпытывающе добавил он.

— Что ты, писалось! Над очерком о нашем военруке работаю, — как бы не замечая никакого намека в вопросе Коптева, с живостью отвечала Настя.

Из всех литкружковцев Федор Коптев, по ее мнению, был самым опытным человеком в литературе, поэтому она всегда считалась с его советами и при случае была не прочь обсудить с ним едва зарождающийся в голове сюжет. Настя замечала потом, что это ей очень помогало в работе.

— Ты не устала? — спохватился Федор, приостанавливаясь и глядя на свою разрумянившуюся спутницу.

— Ничуть, — услыхал он в ответ и на мгновение заколебался: отпускать Настю в театр или отговорить, тем более что она уже опаздывала минут на двадцать. Внутреннее чувство подсказывало Коптеву, что она согласится пожертвовать оперой. Но он ничего не сказал, ввел ее в фойе театра, помог раздеться, представляя незавидное положение Володи Ивлева, сидящего сейчас рядом с пустующим стулом. Очевидно, было бы совсем не по-товарищески задерживать Настю. Ладно уж — пусть посидит с незадачливым кавалером, послушает оперу!

Билетерша вопреки правилу, из-за сочувствия к молодому человеку, впустила опоздавшую девушку в зал, и Настя, слегка нагибаясь, прошла на свое место.

Принаряженный Ивлев с тщательно причесанными на пробор русыми волосами, просияв улыбкой, молча пожал протянутую Настину руку. За те полчаса, что он томился, ожидая ее, он уже совсем потерял надежду увидеть Настю. И вот целый вечер им предстояло провести вместе, вдали от глазастых литкружковцев.

Володя предусмотрительно запасся в буфете плиткой шоколада и теперь протянул его девушке. Она взяла, но не отважилась развертывать, шуршать оберткой.

На сцене уже заканчивалась первая картина: барский особняк Лариных с белыми колоннами и балконом в сад чудесно освещался заходящим солнцем. Где-то в глубине слышалось пение работающих крестьян. Слов нельзя было разобрать, но удивительное сочетание человеческих голосов с музыкой создавало настроение умиротворенности и душевного покоя.