Ферзи - [3]

— Господа, — с наигранным энтузиазмом и широченной, отчего-то ужасно пугающей улыбкой обратился он к собравшимся, попутно останавливая сочащуюся из ран кровь и поправляя на плечах обрывки плаща, — а кто подскажет мне, где ближайший межевой камень?

День первый

Родившийся над холодным северным морем в объятьях неприступных нагих скал ветер жадно впивался в разгорячённую, изнывающую после недели палящего солнца землю. Его стремительный поток нёсся по равнине сокрушительными порывами, мириадами сквозняков скользил меж зданий городов, вяз в кронах рощ и будоражил гладь озёр. Не ждавшая его появления природа растерянно сжималась и замирала, впитывая столь долгожданную прохладу и трепеща перед неумолимой мощью. Стремительный и могучий, он, как оголодавший пёс, рвал свои невидимые цепи, несясь к богатому на живность югу. А следом за ночью его загула услужливо семенило очередное утро. Чуть более холодное, чуть более ненастное, но такое же обыденное. Лишь что-то неуловимое, больше похожее на тихий трепет, не предвещало этому утру ничего хорошего.

Сероватые небеса ещё не тронутые робким предрассветным румянцем грузно обвисали полным влагой брюхом, в любую секунду готовые разродиться мелкой изморосью. Их непомерная рыхлая масса сумерками стекала по стволам деревьев, распыляясь в мелкий влажный туман, столь чуждый для этого времени года. Сквозь его мутноватую зыбкость неровными тенями проступали очертания голых, наспех белёных стен, чей вид невольно напоминал о заброшенных после Чёрного понедельника городах-призраках. Казалось, в любой момент из-за неясных стволов деревьев может выглянуть мутант, или из-за поворота покажется стая одичавших собак-людоедов, или сероватая дымка дёрнется облаком остаточной энергии и набросится на несчастную жертву, изменяя её ткани и разум. В тишине пустой площадки перед ступницей раздавалось угрожающее потрескивание и шипение старого приёмного артефакта. По нити чародейской паутины, на которую он был настроен, ещё не передавали никаких новостей, но отчего-то создавалось ощущение, будто загадочный кто-то на том конце импульса хрипло стонет и скрежещет ногтями по металлу. Его судорожным стенаниям вторило унылое поскрипывание подвесных табличек с полустёртыми названиями рейсов, да сонный посвист ветра в молодых тополях, что небольшой рощицей отделяли ступницу от жилого квартала. Меж стволов залегала тьма, тщательно смешанная с туманной взвесью, а в её недрах уже скалили клыки оголодавшие мутанты.

Резкий порыв ветра сорвал со стенда пообтрепавшееся объявление и, яростно набросившись на ни в чём не повинную бумагу, погнал мимо ряда скамеек. Возле крайней, в облаке пара, выдуваемого из щели в трубе обогревающей установки, виднелась стройная женская фигурка. Ни короткие, едва прикрывающие плечи волосы, ни грубые штаны, ни тяжёлый, явно великоватый шарпан не могли никого обмануть. Девушка зябко ёжилась под порывами ветра, но ближе подходить не решалась, лелея ущемлённую гордость. Под самой щелью в луже собственной мочи валялся не отошедший от приступа угробец, и его соседство не было для неё сколь-нибудь желанным. От твари нещадно разило, а горячий воздух лишь усиливал амбре.

— Кирасавица-а-а, — невнятно из-за выбитых зубов протянул угробец, похабненько хихикнув.

Девушка непроизвольно вздрогнула. Не то, чтобы определение твари ей совсем не подходило, она определённо была мила, хоть и выглядела слегка болезненной из-за бледной кожи и угрюмых теней под глазами. Правильные, хоть и слишком волевые для девушки черты лица, вполне гармонировали между собой, создавая образ если не ослепительно красивой, то вполне симпатичной особы. Портили его разве что тёмно-зелёные, почти чёрные глаза. Слишком умным было их выражение, что, как известно, в мужском представлении дам совершенно не красит. Взгляд юной (это условие является наиболее важным) девушки должен быть ясным, весёлым, восторженно-влюблённым и незамутнённо-чистым, чтобы не отвлекать внимания от молодой кожи, подтянутой фигуры и интригующего наряда. Эта же особа взирала на окружающих с таким выражением, будто примеривалась, как удобнее штопором выковырять собеседнику глаз. Впрочем, угробьца такой взгляд даже не покоробил, ввиду отсутствия разума и самоуважения.

— А как тя звать? — не унималось существо, пытаясь подняться на ноги и познакомиться поближе.

Тяжело вздохнув, девушка поспешила покинуть зону случайного отопления и в который раз пожалела, что вместе с разумом заражение не повреждало речевой аппарат. Угробьцев она не переносила на дух, несмотря на то, что была не хуже других просвещена о возможности любого человека деградировать до подобного состояния. У неё даже не получалось на манер нынешней молодёжи потешаться над их ужимками и кривляньями. Для подобного эти существа были ей слишком отвратительны.

— Во те цаца! Ужо и нос воротит, краля крашена! Подумаешь…

Что вещал ещё угробец, девушка уже не слышала, поскольку предусмотрительно отошла на другой конец площадки. Со стороны создавалось впечатление, что её трясёт от холода и лёгкого испуга, ведь не всегда угробьцы были так безобидны, как это хотели преподнести представители власти. И, слава Триликому, что впечатление было именно таким, так как судорожно сжимавшие предплечья пальцы начало сводить от прилившей к коже энергии.