Ферма кентавров - [71]

— О н-нет! Она моих учеников любит! Как мать любит! Только женщины могут чужих детей любить… Ну так вот, ничего у меня с породой не вышло. То есть путь был правильный, совершенно верный, только вот председатель колхоза у нас там был такой пенсионер замшелый, р-ретрогр-рад… Ну, и средства для выведения породы нужны не колхозные. Лошади стоят денег, люди — гораздо дешевле! — Владимир Борисович так засмеялся, словно ему не было смешно.

Костик сказал, зевнув:

— Что дешевле, это факт…

— И давай тогда выпьем за то, чтоб нас почаще такие идеи осеняли!

— Борисыч, не наливай, — запротестовал Костик. — Да хватит, я же за рулём!

— Н-ничего, всё равно у нас ночевать придётся. Так за идею!

Снова забулькало.

В этот раз тоже стаканы не звякали.

Тренер продолжил:

— Я три года был в упадке. Полном — и моральном, и м-материальном. Олечке спасибо, не бросила меня, поддержала. А потом додумался до г-гениального: если нет у меня возможностей вывести породу лошадей, то уж людей-то… А?! Попытка не пытка.

Я просто окаменела. Хотелось уйти, зажать уши руками, не слышать… Но я слушала. И чувствовала, что лечу в глухую чёрную пропасть.

— Ведь человек в биологической основе своей — животное. А значит искусственный отбор по желательным признакам даст нужный результат… Чтобы получить первое поколение, надо было подобрать родительские пары из среды конников, причём чтобы и мать и отец обладали чувством лошади. Во!

— И начал ты работать сводником.

— К-костяй, ты завидуешь… Идее завидуешь… Ведь… Это… Совсем не обязательно, чтобы семьи возникали. Даже легче будет потом изымать материал, если семей не будет. Заделает парень девчонке ребёночка — и хватит. А устроить такое легко.

Нет!

Не-е-ет!

— Поработать пришлось, туточки сказать нечего. Но без труда, как говорится… Так вот и получились Анна — она, кстати, первой была, — Мария, Вероника, Светлана, Арсен.

— А потом началась уголовщина.

— Ну почему сразу «уголовщина». У Арсена мать при родах умерла.

— У остальных-то нет…

— Но я никого не убивал! Все их мамки-папки так и живут… А потом, кроме того, что Коли Зуенко касалось, я очень чисто всё организовал, никогда не действовал сам, проходили акции не чаще раза в месяц и в разных городах. Нанимал я уголовников, не серьёзных, а мелочь всякую. Снаряжаешь его — хлороформ, чемодан, — и ждёшь, когда поедут родители с ребёнком на природу. Но, понимаешь, такую природу, где море или речка…

— Да слышал я тысячу раз твои рассказы, и тысячу раз говорил: имитацию того, что ребёнок остался без присмотру и утонул, можно было использовать только один раз! Это счастье, что не попалось въедливого милиционера, не помогли бы иначе и разные места, и перерывы времени.

— Это не счастье, а расчёт. Как раз тогда началась смута: перестройка, распад Союза, кадровые перестановки во всех органах…

— Ещё одна опасность — уголовники. Они же тебя в лицо видели!

— У этого народа совести, конечно, нету, зато страх за свою шкуру — ого-го! Считали, понимаешь, что я для пересадки органов малышей собираю, для заграницы, а таким делом только группировка может заниматься, против мафии идти — себе дороже… На следующей ступени дело шло без моего участия: ценный груз в спящем состоянии перевозили за много километров и подбрасывали в заштатное отделение милиции. После этого дорога ясная — дом ребенка, ведь родители думали, будто детишки утопли и в розыск не объявляли… Оставалось только проследить, куда именно их отправят, и через пару лет забирать уже подрощенных. Операция проводилась в возрасте двух-трёх лет, когда они хорошо, если своё имя помнят… Только вот усыновление пришлось оформлять за взятки, чтобы именно тех, кого надо отдали… Все сбережения на это выкинул, иначе ты бы с твоими деньгами на фиг не нужен был бы мне!

— Я тебе, кстати, тоже могу кое-что сказать. Ну ладно, первый набор — дело давнее, там на неразбериху во время развала Союза можно многое списать. А зачем ты последнего ухитрил? Ведь это — похищение чистой воды! И он даже года в детдоме не пробыл!

— Таким случаем нельзя было не воспользоваться. Представляешь, мать — берейтор, руки просто шёлковые. Приводят к ней табунного дончака — через месяц её работы он может детей катать! А, между прочим, лошадь, выросшая до четырёх-пяти лет в табуне — дикий зверь! Особенно жеребцов касается, если даже такую тварь кастрировать, всё равно, с человеком будет биться насмерть. Во-от… А мамаша Дмитрия добивалась полного послушания и кротости быстро и без хлыста, вообще без наказаний… И производитель… тьфу ты! папаша классный. Мастер спорта и мужик умный. Так что я на Дмитрия большие надежды возлагаю… Теперь — видишь? Ценишь? Между прочим, на содержание ребёнка уходит не больше сотни гривен в месяц. А каждый мой ученик готовит лошадь к продаже втрое быстрее, чем взрослый берейтор. И ещё…

Резко зазвонил телефон.

— Да, Оля… Сейчас выезжаем… Жди. — трубка легла на рычаги — Пошли, Костяй, Олю привезём. Она уже уложила спать учеников. Пошли-пошли, никто тебя не побьёт… х-ха… в моём присутствии.

У меня над головой хлопнуло закрывшееся окно.

Я попыталась встать, но мышцы занемели и я упала на мокрую землю.