Ферма кентавров - [54]

Только теперь я полностью поняла, что имел в виду Роман Иванович, когда говорил: каждым своим поступком, благородным или подлым, любой человек — и подонок и герой — изменяет мир вокруг себя, изменяет самого себя и других людей.

До тех пор, пока Крапивиха не ограбила и не унизила меня, я жила словно в красивой сказке. Не подозревала, что когда-нибудь буду идти по родному селу, где каждая улица знакома до последнего камня, лежащего под забором, идти и вздрагивать от догоняющих шагов — не опустится ли снова хищная рука на плечо? Не знала, как чувствуешь себя, оказавшись в полной — понимаете, совершенно полной — власти другого человека. Не предполагала, что можно оказаться совершенно одинокой на людной улице, словно окружённой прозрачным колпаком, не допускающим до тебя прикосновений и звуков. Не представляла, как можно хотеть убить человека — не книжного злодея, не Гитлера, не инквизитора, в далёкой древности сжигавшего учёных — а того, кто живёт и дышит рядом с тобой, учится в одной школе. Хотеть убить — и жалеть, что не сделала этого…

И Крапивиха тоже была другой до тех пор, пока не узнала, что такое — лежать на земле у ног жеребца, стоящего на дыбах и чувствовать смерть совсем рядом… Она шла по жизни как ледокол, всех попадавшихся на дороге крошила в осколки. Чтобы раньше она зауважала малявку из восьмого класса — да никогда, да ни за что!

И теперь, может быть, перестанет она унижать и топтать тех, кто слабее, ведь будет бояться, что очередная ничем не примечательная девчонка превратится в страшного кентавра.

Но после моего поступка изменилась не одна она, я изменилась тоже, снова изменилась, потому что нахожу у своей голове мысли, о возможности которых даже не подозревала.

Я думала, что человек меняется только в книгах. Мне казалось, что я стану выше и старее, но внутренне на всю жизнь останусь прежней. Теперь ослепительно ясно открылась мне истина, что постоянным и неизменным человек не бывает, он не становится старше или умнее, просто делается совершенно другим, непохожим на прежнего себя точно так же, как вода не напоминает лёд или пар.

Может, всё это из-за того, что я стала кентавром?

Снаружи шла обычная жизнь — клубилась пёстрая шумная толпа в коридорах, потом прозвучал дребезжащий оглушительный звонок, я оказалась в кабинете математики за поцарапанной партой, где среди прочих написано было моё имя и нарисована лошадка. А внутри у меня царила хрустальная ясность и чёткость, словно стояла я на горной вершине в холодной недосягаемой вышине. И как ни с чем не сравнимый подарок пришло ко мне открытие невероятной важности.

Если от каждого поступка изменяешься ты, мир и люди вокруг тебя, значит, если совершить один особый поступок, можно сделать так, чтобы люди на всей земле перестали мучить и убивать друг друга!

Казалось, для того, чтобы узнать, какой это поступок, осталось сделать один шаг, одно крошечное движение… Ну как бы сдвинуть застрявшую шестерёнку сложного механизма, тогда механизм щёлкнет, повернётся и начнутся чудеса… И ты стоишь перед этим механизмом, чувствуешь, что от чуда отделяет ничтожная малость, но непонятно, какое именно требуется движение, всё закрывает тёмная вода и это ощущение так мучительно, что хочется плакать…

Звонка на перемену я дождалась с трудом. Может, потом всё войдёт в свою колею, но сейчас просто невозможно, абсолютно невозможно было сидеть в душном классе, решать задачи, слышать визгливый голос математички, видеть перед собой затылок Наташки Перовой и коричневую доску, исчерченную мелом.

Пусть классная вызывает тётю Олю!

Во время перемены я тихонько улизнула из школы. И решила, чтобы хоть на время избавиться от неразрешимых вопросов и мучительной билзости истины, найти Олега и поговорить с ним.

Утро было ветренным и прохладным. Через всё небо тянулись длинные перистые облака. Солнце пряталось и появлялось, пропадали и снова возникали тени. На волнующихся абрикосах появились первые жёлтые листья, которые, пока не подойдёшь поближе, были похожи на поздние плоды.

Рюкзак я несла в руке и подбивала на ходу его коленом.

Наверное, я тоже в прошлой жизни была перекати-полем. Сырой ветер дул со стороны Севастополя и в нем чувствовался запах моря. И мне хотелось улететь далеко-далеко. Всё равно куда.

— Света! Ты чего это со старшими не здороваешься?

У ворот своего дома на скамеечке сидел Завр.

Кроме него и меня на улице Одинцова не было ни единого человека.

Идеальные условия для того, чтобы убрать свидетеля.

— Здравствуйте… — еле выдавила я.

Самое главное, что попытка убежать будет совершенно бесполезной. Как всегда я, задумавшись, никого и ничего вокруг не замечала и сейчас стояла всего в двух метрах от убийцы. Ему стоит только руку протянуть — и он уже меня поймал, руки-то у него длиннющие…

Конюх молчал и улыбался. Он явно понимал, что убежать я никуда не успею… Нос его блестел на солнце, волосы слиплись сосульками, даже свежий ветер их не мог пошевелить. А руки, огромные тяжёлые руки свободно лежали на коленях. Наизготовку.

— Заходи, прогульщица! Чайку попьём…

Ага, чёрта-с-два! Нашёл дурочку! Если даже улица пустая, здесь он убивать меня не станет. В любой же момент могут появиться люди, да и сейчас может быть кто-нибудь смотрит на нас в окно! Чтобы разделаться со мною без помех, меня надо затащить куда-нибудь в глухой угол. Да что глухой угол, достаточно пригласить в дом выпить чаю и подложить в заварку ядовитой травки! И будут потом думать, чего это Светлана Измайлова окочурилась…