Ферма кентавров - [46]

На зелёный стадион выехал мотоциклист в алом комбинезоне. Сделал круг по полю, остановился возле катушек, как-то по-особенному раскачал на рессорах мотоцикл и… Вспрыгнул на нижнюю катушку! Прыжок — и замер!

Я своим глазам не поверила. Никогда не подумала бы, что мотоцикл можно заставить такое делать!

Ещё один прыжок… Ещё один…

Катушки поднимались на высоту метров десять. Неужели он дойдёт до вершины?

Прыжок!

Я уже забыла про то, как бурчала, что от этих мотоциклов только бензиновая вонь, я смотрела, замерев — катушки кренились в стороны под разными углами, сорваться с них было очень легко, ведь у мотоциклов нет цепких копыт, одни лишь круглые колёса… И думать, рассчитывать движения, механизмы не могут, всё приходится делать самому всаднику…

Алый мотоциклист всё-таки добрался до вершины и, замерев на месте, помахал зрителям рукой.

Стадион взорвался воплями и аплодисментами. Я шипела от злости. Ну разве так можно орать, когда человек должен быть полностью сосредоточен! Неужели никто не понимает, насколько это опасно? Хорошо ещё, что мотоцикл не шарахнется от внезапного шума, как может шарахнуться лошадь!

Теперь ему предстояло спускаться.

Путь вниз всегда труднее, это я знаю точно, Боргез по каменистому осыпающемуся склону спускается осторожнее и медленней, чем поднимается.

Зрители следили за спуском, замерев. И я замерла вместе со всеми, а потом заметила, что пальцы у меня сжаты, как будто повод в руках держу, и я так балансирую корпусом, словно это мне приходится одолевать опасный спуск верхом. Глупо, конечно, но даже после того, как заметила это за собой, я не села ровно и не разжала рук. Мне казалось, что это помогает мотоциклисту в алом комбинезоне. Хоть немного, но помогает не сорваться стремительно вниз, не покатиться, потеряв равновесие, по катушечным рёбрам.

Осталось пять катушек…

Четыре…

Три…

Одна!

Последний прыжок, с жёлтой катушки на поле стадиона, и мотоцикл, взревев, помчался по кругу. Всадник — теперь я не могла называть его по-другому — поднялся в седле и выпрямился, не держась за руль, вскинул обе руки вверх.

Вот теперь было можно кричать!

Он победил!

Пусть не на соревнованиях, всё равно победил!

Я хлопала так, что ладони зачесались и уже ни капли не жалела, что поехала в Симферополь. Ничего, расследование подождёт.

А потом мы ели пирожки в скверике у стадиона. И я заметила вдруг, что у меня перестала болеть голова.

Пирожки были жареные, с картошкой и с капустой, очень вкусные. Тётя Оля рассказала, что её мама всегда запрещала ей покупать уличные пирожки, а она всё равно покупала. А когда уехала в Ленинград учиться на искусствоведа, только на них и жила. Мама-то осталась дома в Киеве и можно было есть любимую пищу сколько угодно.

Верка быстренько проглотила свои два пирожка и попросила нежным голоском:

— Тётя Оля, можно я пойду посмотрю каскадёрскую технику?

Лицо у тёти Оли было мечтательным, наверное, снова она вспоминала Ленинград и то время, когда была молодой. Кажется, она даже не очень-то вслушивалась в то, что сказала Верка:

— Можешь, но только недолго, чтобы потом искать не пришлось. Через полчаса вернись.

Верка поправила волосы и хитро улыбнулась. Когда она ела пирожки, то, естественно, слизала всю помаду, но губы у неё всё равно остались яркими, цвета полуспелых вишен.

Как же, на технику ей захотелось посмотреть! Она пошла с каскадёрами знакомиться!

По-моему, это просто глупо. Ну что, подойти к незнакомым людям и сказать: «Здрасьте, давайте дружить!», или заявить: «У вас мотоциклы, у нас лошади, поэтому мы — братья по разуму»?

Но Верка действительно, может именно с этого и начать разговор. При этом и сама не смутится и те, к кому она обратится, не посчитают её дурочкой, решат, будто так и надо. Дело в том, что она красивая. Сразу-то её прыщей никто не заметит. Да если даже заметит… Два-три прыщичка — это не веснушки в пол-лица величиной.

Красивые знают, что они красивые, поэтому и не стесняются. А у Верки ещё и фигура хорошая, я сама слышала как парни из Аниного десятого класса это говорили.

Пирожки уже были съедены и мы просто сидели на скамейках, грелись на солнышке. Скоро начнётся октябрь, а тополя даже не начали желтеть. Я запрокинула голову, смотрела на качающиеся в прозрачном ярком небе зелёные верхушки, весело вспыхивали солнечные лучики, прокалывающие густую листву. Было так хорошо, словно вокруг не было города.

Я стала представлять, что вот подниму сейчас голову и увижу Денисюка. Он скажет: «Привет, Света!» И я скажу: «Привет!» А потом он пригласит меня зайти на телевидение. И мы увидим суматоху, потому что ведущая одной из программ заболела и её некому заменить. А программа молодёжная, ведущая не должна быть взрослой тёткой, вокруг же как назло только престарелые. И тогда Денисюк окинет меня оценивающим взглядом и скажет: «У меня есть на примете девушка. Она довольно неплохо держится перед камерой».

Веркин голос вспугнул мои мысли:

— Вот! Я пришла! Ровно полчаса, засекли? Тётя Оля, люди, пошли! Я познакомилась с начальником каскадёров, с Виталием Алёхиным, он пригласил нас прийти. Это тот самый, в красном комбинезоне!