Фердинанд, или Новый Радищев - [18]

По случайному совпадению, уже в нынешние времена огромную двенадцатикилограммовую книгу «Санкт-Петербург. 300 лет», которую наш президент в принудительном порядке дарил всем другим президентам и премьерам, приехавшим на юбилей города, переплели в кожу этого самого эфиопского козла. Для охоты на него якобы особым спецбортом в Эфиопию или Эритрею посылали группу завидовских егерей, и они перестреляли всех горных козлов Африканского Рога. По слухам, это послужило причиной подлинного скандала в кругах защитников дикой природы Африки.

В первые советские годы в имении Лилеевка порховские чекисты устроили лагерь принудисправработ, куда свозили со всего уезда «врагов красного воздушного флота». Таковыми считали граждан, не внесших по добровольной подписке деньги на нужды молодой краснозвездной советской авиации в ходе всеуездной акции «Крепите крылья Советов». Списки с адресами по истечении срока приема пожертвований печатались в городской газете «Непогасимое пламя», а затем по этому списку чекисты брали по ночам поголовно всех «врагов красного воздушного флота» (естественно, с революционной конфискацией имущества) и отвозили их в Лилеевский концлагерь. Во главе этих акций стояла Ирина Крошинская — известная красная садистка, подруга двух мымр русской революции Стасовой и Землячки. Но нарушения «революционной законности» даже для тех лихих времен оказались настолько вопиющими (пожертвования сделали всего-то полпроцента жителей Порхова[24]), что порховская парторганизация посадила Крошинскую в тюрьму, а инициатива чекистов стала предметом разбирательства на заседании Совнаркома. Сам Ильич намылил голову за самодеятельность порховских рыцарей революции их шефу — железному Феликсу, — которого срочно вызвали из Швейцарии, где он, обрив свою козлиную бороду и сняв защитный френч, мирно отдыхал с супругой от ужасов лубянских подвалов.

Естественно, концлагерь в Лилеево ликвидировали, но усадьбу безвозвратно разорили как враги красного воздушного флота, так и группа его поддержки. Потом в Лилеево устроили коммунию «Егалите», но часть коммунаров вскоре попала на цугундер за антисоветские настроения. Дело в том, что они не стукнули на своего односельчанина, который, согласно донесению агента ГПУ, прочитав том Каутского и будучи нетрезв, разглагольствовал за бедным коммунарским ужином: «Был такой случай, вот, как и мы, в Англии когда-то решили социалисты жить сообща. Собрали они деньги и барахлишко, какое было, в кучу и организовали коммуну. Англичане — народ старательней нашего и грамотнее. А только не вышло. Промуторились они так с годик, прожились в пух и прах, с голодухи стали в океане топиться. С той поры так и называются они социалисты-утописты». После распада коммуны усадьба какое-то время стояла брошенная и разоренная, а потом она, подобно всем псковским помещичьим имениям — «гнездам сплотации и крепостничества», по тогдашней моде якобы «случайно» сгорела. Теперь о ней напоминает лишь высокий холм, воспетый некогда поэтом. На нем, как и во времена Лилеева, весной и в начале лета трогательно цветет черемуха, белая сирень и акация…

Словом, как писал современный духовный наследник и почитатель Лилеева в статье «Подпоручик от русской литературы»:

Пройдут мимо горки старушки.

Помянут слезою, почтут…

Глава 14. Загороды

На вершине горы, перед спуском к развилке на Великие Пуки и Дедовичи виднеется огромная коряга, остаток могучего дуба, весьма похожий на грозного старика-лесовика, которого зовут Хозяином, Дедом (отсюда и название города Дедовичи). А еще кличут его Николай Кожугетовичем. Имя его мы постигли чудесным образом, проезжая мимо, — будто он нам сам его внушил или нашептал. Раньше на взгорке стояла деревенька Старые Загороды, но в последнюю всесоюзную перепись 1989 года переписчики зафиксировали только одного ее жителя, ветхого старичка, который жил в полуразвалившейся избушке. В переписные документы его внесли как гражданина Пнина Николая Кожугетовича. Сколько ему лет, он не знал, родственников у него не осталось, архивы после войны не сохранились, но в частной беседе старик в подробностях рассказывал о событиях времен правления императрицы Екатерины Великой. Так, престарелый Пнин утверждал, что мальчонкой якобы видел государыню в 1787 году, когда та с Потемкиным в золоченой карете проезжала от Порхова на Великие Крюки. Сказывал Николай Кожугетович, будто Екатерина якобы остановилась возле дома Пниных, вышла из кареты и вскоре скрылась за кустиком, где рос молодой дубок. Возвращаясь, она своей левою холеной рукой потрепала русую шевелюру босоногого мальчонки. При этом старичок приводил одну интимную подробность, которую неграмотный житель псковской глубинки знать не мог: от унизанной перстнями ручки государыни сильно пахло табаком. Как известно, Екатерина славилась редким тактом для русских монархов (и генсекретарей): слуг величала на «вы» и никогда не брала нюхательный табак из табакерки правой рукой, которую обычно протягивала для ритуального целования, а только левой. Делалось так, чтобы целование царственной ручки не вызывало неприятных ощущений у любезных подданных. Этот деликатный обычай великой женщины действительно упоминается современниками.