Фердинанд, или Новый Радищев [заметки]

Шрифт

Интервал

См. примеч. 3 в книге Я. М. Сенькина. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

Вполне в духе некогда новейшей галльской теории.

Возле которого ровно четыре года назад автор этих строк был остановлен неким аборигеном (см. примеч. 3 к книге Сенькина /В файле — комментарий № 6 — прим. верст./), предложившим, несмотря на довольно ранний час, отправиться в близлежащий паб известно за чем. Узнав о национальности своего нового приятеля, абориген радостно признался, что ему приходилось бывать на родине Толстого и «Stolitchnoy». Я надеюсь, читатель понимает, что автор этих строк (см. примеч. 3 к книге Сенькина /В файле — комментарий № 6 — прим. верст./) решительно воспротивился самой мысли прервать благоговейное изучение окрестностей знаменитого дублинского собора и навестить только что открывшееся заведение с поэтическим названием «Голова оленя».

Чтобы автора не обвинили в мистификации, см.: Атлас автомобильных дорог Псковской области. М., 2003. С. 12.

См. об этом подробнее в: Анисимов Е. В. Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в XVIII веке. М., 1999. С. 492–493.

Обращаю внимание читателей на то, что все действующие лица описываемых происшествий (кроме редчайших случаев) находились, как фиксируют официальные материалы, в алкогольном опьянении различной степени тяжести. С этой грубой реальностью надлежит считаться.

Ср. огнедышащих варанов, или «драконов», с индонезийского острова Коммодо.

См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

Она, впрочем, как-то раз, несправедливо обиженная ботаничкой с ее тычинками и пестиками, расплела свою длинную косу, залезла (под предлогом поиска упавшей перочистки) под парту — мы с ней сидели на первой парте — и незаметно связала черной лентой вытянутые учителкины ноги, после чего ботаничка рухнула на пол. За это Люське поставили в табеле «три» по поведению за год (неслыханно), а мне — невинному — якобы за сообщничество и недоносительство — «четыре» в четверти, что среди моих круглых троек по всем предметам выглядело весьма неплохо.

См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

Кстати, об именах поросят. Несколько лет назад в городской газете, посвященной снятию блокады Ленинграда, я увидел цитату из какой-то поэмы. Прочитал и содрогнулся: «Пропитанный кровью, как плаха, имя он свое получил: „Пятачок“».

См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

Она ой как была нужна: пройдя курс сей древней (впервые раскупорена в 1861 году) минеральной водички за время сидения на даче, целый год живешь в Петербурге как новенький, без привычного гастрита и колита.

См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

В 1990-е годы в архиве ЦК КППС обнаружены документы о финансировании СССР многих зарубежных компартий, и среди них упоминалась компартия (ленинская) Бангладеш. Это была наша, правильная компартия Бангладеш, в отличие от двух других неправильных — троцкистской (маоистской) и правой (ревизионистской), которые, естественно, денег от нас не получали, хотя и неоднократно просили.

Это только ныне, в век космических полетов, возможен быстрый химический анализ фекалий даже на уровне районной поликлиники, если, конечно, вы ничего не перепутаете — так, в нашем местном очаге здоровья на дверях лаборатории аршинными буквами написано объявление: «Мочу оставлять в открытой таре, а кал в закрытой! Не путать, старые сволочи!»

См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

Священник новоржевского храма отец Святослав в 1996 году говорил корреспонденту местной газеты, что рождественскую проповедь в храме ему не дали прочитать пьяные прихожане — так они шумели. «Единственное, что я смог сказать: „Хоть в этот праздник не бейте своих матерей и детей“» (Земля Новоржевская. 1996. № 69).

В газете «Земля Новоржевская» (14.06.2005) помещены две страшные статьи. Одна («Такая попытка страшнее пытки. Юноша сгорел заживо, пытаясь украсть провода») повествует о том, как ремонтная бригада, получив сигнал об отключении линии, выехала на место происшествия, и «еще в пути следования, примерно в 400 метрах от деревни Малая Губа члены бригады увидели на высоковольтной линии „горящий факел“. При ближайшем рассмотрении энергетикам представилась жуткая картина. Со страшными ожогами, уже без признаков жизни, к проводам был практически „приварен“ мужчина. Членам бригады пришлось снимать сгоревшего заживо человека с опоры. Опознать мужчину было невозможно, да и документов, естественно, у него при себе не было. Единственными сохранившимися после сильнейшего удара током предметами, были пассатижи и… рюмка в кармане обгоревших брюк». Во второй статье («Нынешний май стал для него последним. При попытке кражи проводов погиб молодой человек») цитируется протокол допроса отца погибшего балбеса двадцати двух лет: «По факту происшедшего его отец, Виктор Васильев, неработающий, сообщил, что 14 мая около 21 часа он с сыном Васильевым Александром ехал с рыбалки с озера. Увидели провода, сын забрался на опору и пытался срезать их пассатижами. Но они, по-видимому, находились под напряжением, и его ударило током, и он остался висеть на столбе, и после чего я стал бить по опоре столба, и сын упал, но он был уже мертвым. После чего я загрузил его в автомашину и привез в Идрицкое отделение милиции. По факту смерти сына я претензий ни к кому не имею, так как виноваты сами. Больше по данному факту добавить ничего не могу». Из комментария редакции следует, что за 1996-й — май 2005 года в Псковской области таким образом зажарилось 50 человек! И далее редакция как-то не туда ориентирует читателя: «Надо всегда помнить, что электричество — это великое благо только для осторожных людей, которые строго соблюдают все меры безопасности при пользовании электроэнергией». Словом, дело чеховского Дениса Григорьева живет и побеждает, только нужно быть осторожней. Участились и случаи гибели на проводах дачников, вооруженных замечательными телескопическими спиннингами. Оказывается, они, стоя в воде, так высоко закидывают над водами свою великолепную пращу, что она попадает на провода ближайшей высоковольтной линии. А дальше — барбекю из рыбака и безутешное горе родни.

В Америке это назвали бы недостойной современных людей сегрегацией, сочли бы неполиткорректной акцией и, наверное, устроили бы специальные слушания в Конгрессе.

Кстати, именно от него отечественной фольклористике стало известно народное выражение, обозначающее завершение скобарем половой жизни: «Забросить соху на баню». Это меткое выражение теперь превратилось в название популярной среди псковской молодежи панк-фолк-группы. «Соха на бане» не уступает по мастерству знаменитым группам «Ногу свело» и «Виагра». Рок-группу нельзя путать с клубом холостяков пожилого возраста, действующем во многих городах Псковщины под тем же названием.

Как сообщает летописец, Ольга пригласила посольство древлян перед переговорами принять баньку, а когда они зашли в парную, приказала запереть двери и древляне там запарились до смерти. Тысячу лет спустя, в 1884 году, «Псковский городской листок» напечатал возмущенное письмо одной столичной дамы, которая, будучи проездом в городе, «была крайне удивлена господствующей здесь первобытною простотою нравов. Направляясь к реке… я издали была поражена каким-то диким гоготаньем со всевозможными переливами от самых низких до самых высоких нот. Когда я подошла к берегу, то дело выяснилось: из дверей бань… выскакивали какие-то красные туши, кидались в воду и, вынырнув на поверхность, оглашали воздух неистовыми криками. От столь „приятного“ зрелища я, конечно, поспешила удалиться как можно скорее. Странно, как предержащие власти разрешают подобные даровые спектакли, благодаря которым ни одной женщине нельзя близко подойти к берегу. NN» (Псковские хроники. Вып. 2. Псков, 2004. С. 85). Наш научный комментарий: Ах-ах-ах!

Иначе то, что люди пьют, назвать нельзя. Давно прошла эпоха чистой «как слеза» самогонки или мутной, но с ярким послевкусием бражки, наступило время какого-то гадкого привозного, разбавленного черт знает чем спирта в смеси с отстоем винного производства и химическими красителями. Раньше, даже в суровые для пьющих годы перестройки, все-таки было иначе. Объявление в газете от 25 января 1989 г.: «Вниманию покупателей! С 12 по 18 января 1989 года по вине поставщика — универсальной базы г. Пскова — производилась продажа ямайского рома „Рио-Рита“ по водочным карточкам за ноябрь 1988 года по повышенной цене. Просим покупателей 24–27 января получить разницу при обязательном предъявлении порожней бутылки из-под ямайского рома (они будут — во избежание подлога — изыматься у покупателей) и паспорта. Предупреждаем! 30 и 31 января будет продаваться оставшийся ром по правильной цене. После его продажи возврат денег производиться не будет».

Понять этих людей можно: вдоль дорог — часто одни глубокие, наполненные водой канавы, буераки, заросли колючек и крапивы. Или наоборот — необозримые пустынные пространства с обзором на десятки километров. Словом, как говаривала одна интеллигентнейшая петербурженка, велика Россия, а пописать негде!

Внимательный наблюдатель без труда заметит, что эти столпы советской идеологии, воплощенные в железе, стоят в первой позиции польского старинного танца краковяк.

Не путать с более распространенным сленговым значением данного термина — профессиональные наркоманы.

Вообще, ругать государя (а тем более — государыню) матерно, в пьяном виде, в публичном пространстве, в присутствии массы свидетелей и при этом сурово насупив очи, грозить пальцем в потолочную балку: «Гляди у меня! Ужо тебе, растакая мать…» — стало с древних времен национальным спортом россиян. И от него русских людей так и не смогли отучить ни застенки, ни эшафоты, ни ссылки. Даже все терпящая бумага Тайной канцелярии не выдерживает традиционной крутизны выражений в адрес верховной власти. Вот запись 1726 года доноса заключенной Степаниды Ильиной на солдат-охранников, которые в ее присутствии вели между собой разговор, «зашифрованный» (из-за обилия матерщины) в протоколе следующим образом: «Под растакую-де мать, мать-де их в рот, что к Москве поитить, что тут, в Петербурге, не к кому голову приклонить, а к ней, государыне (Екатерине I. — Я.С.), есть кому со словцами подойтить, и она, растакая мать, слушает, что ни молвят; так уж они, растакие матери, сожмут у нас рты, тьфу! растакая мать; служба наша не в службу, как-де, вон, растаким матерям, роздала деревни — по три и больше, растакая мать…» и т. д.

Старики говаривали, что «С Корнилья дня корень в земле не ростет (ударение на первом слоге. — Я.С.), а зябнет».

Отсюда, кстати, и происхождение студенческих самодеятельных представлений, столь популярных в советские годы для показывания режиму малюсенькой фиги в кармане.

В первый год поселения в Кивалово, в лето 1991-е, мы увидели, как через деревню бодро промчался к озеру трактор с прицепом, набитым жителями безводного Заречья. На вопрос, куда они поехали, аборигены, махнув рукой, небрежно отвечали: «А гуманитарную помощь поехали пропивать». И, действительно, через несколько часов неверно едущий трактор протащил через деревню прицеп-шаланду, из которого виднелись красные, разгоряченные морды, и над озером широко лилась песня: «Что тебе снится, крейсер „Аврора“?». А я в это время вспоминал трогательное, сосредоточенное лицо добрейшего американского профессора — верного друга российской демократии, который в своем вашингтонском кабинете, может быть, в это самое время подписывал очередной чек в поддержку демократии и пропитания россиян.

Продукт, до недавнего времени малоизвестный не только у нас, но и в Европе, а теперь пышно растущий во всех странах Средиземноморья. Но я помню случай, происшедший со мной в конце 1988 году в Гонолулу, куда меня почти волшебным образом, ковром-самолетом древней авиакомпании «Панам», на какую-то конференцию занесли благодатные ветры перестройки. В аэропорту, уже покидая волшебные Гавайи, вместе с коллегами по советской делегации я проходил таможенный контроль. Вдруг я услышал позади вой сирены — это биоконтроль задержал двух наших коллег, шедших сразу после меня. Затем я увидел, как они достали из карманов (как мне тогда показалось) несколько милых серокоричневых мышек и после короткого разговора с таможенником вдруг, к моему ужасу и отвращению, начали (уподобляясь герою знаменитого рассказа Пантелеева «Пакет»), жадно и торопливо поедать тельца несчастных гавайских грызунов… Вскоре же выяснилось, что пытливые советские ученые пытались тайно вывезти, якобы в подарок детям Страны Советов, киви — этот невиданный у нас экзотический фрукт, но, будучи пойманными бдительным биоконтролем, тут же решили (чё два бакса терять?) съесть несчастных живьем и даже со шкуркой прямо на месте. Помню, как уже в самолете, очнувшись от легкого шока, я спросил одного из пожирателей киви, не хочет ли он, по примеру перелетных дроздов и грачей, доставить-таки в своем кишечнике на милую, далекую родину семена вожделенного эксклюзивного растения? Юмора ученый-кивиед (или кививед) не понял, он лишь икал. Между тем известно, что почти так же в Южную Америку был вывезены основные сорта французского винограда, и теперь мы с удовольствием попиваем прекрасные чилийские и аргентинские вина, чем очень недовольны спесивые виноделы Шампани и Лангедока. Кстати, с киви не все так уж и ясно. Если резко повернуться в сторону вазы, наполненной киви, то на какую-то долю секунды можно заметить, что у киви есть маленькие розовые лапки, которыми они отчаянно скребут себя — видно, в их шерстке тоже водятся блохи.

Сирень борщевик, цикута, соком которой когда-то отравился по воле афинских псевдодемократов философ Сократ и которая называется «Месть Сталина» по имени тирана, некогда внедрившего в странах социализма эту культуру как идеальный корм для животноводства.

Екатерина II и Иосиф II: Место встречи изменить нельзя. Санкт-Петербург — Вена. Каталог выставки. СПб., 1991. С. 18.

См.: РГАДА. Ф. 210. Ландратские сказки. Оп. 1. Д. 166. Л. 132. Ради истины и достоверности без некоторых исторических топонимов обойтись никак нельзя. Вообще же трудами почтеннейшего архивного мужа А. И. Гамаюнова собрана коллекция русских топонимов XVI–XVII веков, в которой есть истинные шедевры, свидетельствующие о неиссякаемом народном юморе и реализме. Здесь и деревни Большая Потеряй Кошка и Чистая Баба в Вологодском уезде, и Горшок с Дерьмом (владение Николо-Греческого монастыря), а также деревни: Голохуево, Мантурово тож, в Галичском уезде, Залупино, что в Жарской волости Ярославского уезда, деревня Манная, Мандиха тож. Приметны вологодская деревня Херахуево, деревни Пердуновская и Перепердино, а также деревня Пиздина Ивановское тож (в Галичском уезде). Знаменит луг Блядивец под Суздалем, известны погост Блядеев, пустошь Дриска, речки Пизденка («…деревня Мужилово, а Угримово тож на речке, на Пизденке»), Пизделенец («да по речке Пизделинце» Нижегородского уезда), Ненаебуха («…всякие угодья к той пустоши написал по речке Молодилихе до устья речки Ненаебухи» в Звенигородском уезде), займище под Нижним Новгородом Хуево, Курово тож, озеро Мудеево с одноименным островом посредине в Устюжском уезде, починки Опиздюринский и Пизденков (Вяземский уезд). В книгах Поместного приказа есть запись о помещичьем владении «с устья по Сенину речку да по Пиздомой». Последний топоним остался не объяснен: урочище, гора, болото? Науке неизвестно. Особые срамники жили все-таки на родине автора этого сочинения — во Владимирской земле. Составители писцовой книги по Медушинскому стану Владимирского уезда Яков Вельяминов и подьячий Федор Андреев в 1592–1593 годы зафиксировали «деревню Ебехово, Опихалово тож, на речке на Пиздюрке вверх по Мудовке».

Как-то летом я бежал, теряя тапки, через всю свою деревню за медленно и низко летящей сорокой, которая тащила по-над самой землей за длинную веревочку мой американский фонарик. Фонарик почти цеплялся за землю, воровка изнемогала от тяжести, но была упряма и фанатична. Так я ее, к сожалению, и не догнал — рельеф местности изменился, пока я обегал яму и кусты, дерзкая похитительница фонарей скрылась в полях. А как больно было видеть во время купания, из озера, эту белобокую нахалку, неспешно уносящую с прибрежной скамеечки аккуратно положенные мною сверху (чтоб не раздавить) дорогущие итальянские (и единственные в деревне!) очки.

См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

К сожалению, город этот находится на смятом изгибе карты, куда когда-то попало черничное варенье. Поэтому прочитать название города можно лишь частично: «Великие» видно отчетливо, а дальше угадывается только окончание — «…ки». Отсюда возможен разнобой в прочтении названия этого отдаленного от нас и неведомого города, за что автор приносит читателю свои извинения.

Вспоминается резолюция 1888 года Александра III — как известно, не самого сентиментального из российских императоров, — на отчете о хищническом лове целыми селами знаменитого псковского судака: «Печально!»

См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

А еще приходил к ней старичок, домогавшийся знакомства с известным профессором — автором заинтересовавшей его статьи «Согдийская надпись на хуе». Приходилось в тысячный раз объяснять, что это лишь досадная опечатка в сноске на статью ученого. В названии же самой статьи стояло правильное слово «хум» — среднеазиатский глиняный кувшин.

Вторая формула русской свободы предполагает такую резолюцию: «Жить ему вольным с указным пашпортом». Наконец, была и третья формула: «Жить ему под вольным караулом». Думаю, что так жил в Михайловском Пушкин.

Вспоминается, что во время путешествия по Нормандии русский шофер нашего автобуса, ни слова не понимавший по-французски, увидав эту надпись, вдруг затормозил и сказал гиду: «Нет, я туда не поеду, чую — будут ухабы». И был прав!

У нас в деревне есть своя Ефановна — злая, ворчливая, пополам согнутая, с клюкой, настоящая ведьма. Говорят, ее во время ВОВ как огня боялись оккупанты, а также партизаны и даже сам их бесстрашный предводитель Герман. А несколько лет назад молодежь, возвращаясь с гулянки из Подвигалова, видела, как из двора Ефановны вышел высокий мужик в сером плаще вроде старинной мантии и пошел по деревне, а за колодцем, в котором закупался от белой горячки Сашка Григорьев, у дома Федора Ивановича вдруг растворился в воздухе, истаял, как дымок. Ребята уверяли, что роста в том мужике было метра три, не меньше — заметили по ветке, под которой он проходил…

Как тут не вспомнишь одного ученого японца, который пришел ко мне советоваться, как ему лучше назвать свою книгу о Пугачеве — «Пугачев и его сообщники» или «Пугачев и его сподвижники»?

С тех пор в порховской тюрьме воды заключенным в сосуде не давали, а предлагали пососать мокрую тряпку. Из-за этого тюрьма эта имела весьма дурную и двусмысленную славу и называлась «…сосово».

Вып. 1. Псков, 2001. С. 150.

Как вспоминал старый партизан Б. Миронов, «фанерные самолеты-разведчики сбрасывали листовки и люди повсюду с упоением повторяли незатейливые, но желанные для всех слова, с которыми обращалась Красная Армия ко всем нам: „Пейте квас — ждите нас, пейте молоко — мы недалеко“» (Я помню… // Знамя труда. 1991. 6 мая).

Хотя и такое бывало: «Партизан третьей Ленинградской бригады Антонин Иванович Каульс рассказывает: „Узнали мы через связных, что в деревне N должен состояться вечер (непонятно, почему ветеран полсотни лет спустя после описываемых событий скрывает истинное название этой Аркадии времен войны. — Я.С.). Пошли. Остановились у входа в дом. Дверь открыта, и пар из избы валит, как из бани. Пляшет, поет и танцует, от жара согретый, хотя на дворе мороз градусов под тридцать, молодежный раскрасневшийся люд. Остановились, еще раз осмотрелись, стали спорить, кому первому стоять на посту у дома. Ночь лунная, все вокруг видно как на ладони. За речкой немецкий часовой ходит взад-вперед, охраняет свой объект. Что делать? А, была — не была! Пусть немец охраняет и себя, и нас, а мы на гулянку!“» («Земля Новоржевская» от 26 июля 2005. С. 6).

В скобарском языке нет слова «что», а только «кто»: «Каво видал и делашь каво?»; «Каво болит-то? — Да ухо! (ударение на последнюю гласную. — Я.С.) Паук (туда) попавши». «Я тогда был выпивши, да психанувши и тогда бываю горяч, а каво делал в банном буфете, не упомню»; «Был в Ленинграде, насмотревши на ихную жись. В городе горазд тяжело. Живут как заледеневши. Каво ведь ядят люди-то? Тфу — легурты каки-то! А я — картошку убрал — это раз! Огурцов-капусты насолил — это два! Кабанчика на октябрьскую заколю — это три! Да каво еще мне нужно-то!» (Новоржев, 2001). В разговоре скобари часто «скашивают» окончания слов: говорят не «небо покрыто тучами», а «небо покрыто тучам»; «машину-то держи под парам, счас выскочу». «Иван опять пьет? — Пь-е! Как вернувши, так горазд пье!» Недавно встретился мне и поэтический образчик скобарского говора:

Старушка-мать ожидает

И молится Богу ночам,

Перед иконой стоит на коленях

И просит она со слезам…

Как пишет тот же партизан Б. Миронов, «партизанский лагерь был необычайно людным и веселым… Помимо детей и мужчин, в лагере на берегу Сороти было много женщин разных возрастов… Помню, молодые партизаны щеголяли в полушубках, сшитых под бекеши с меховой опушкой, и в кубанках с алым верхом. На кубанке — красная лента со звездой».

См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

С этими ранними, разгоняющими полуночных панночек криками петуха случаются курьезы. Как-то среди ночи я проснулся от сдавленных криков «Убиваю-ют! Убиваю-ют!», несшихся с дороги перед домом. Вглядываясь в кромешную тьму, я нарисовал в своем сонном воображение леденящую кровь картину: соседка напротив, по прозвищу Светка Кошка Драная (ее зверским боем и регулярно бьет муж по прозвищу Толя Тюремщик), зарубленная топором, ползет по дороге и жалобно взывает к моему милосердию. Выходить мне, однако, не хотелось (против топора, как и против лома, нет приема), но нужно было что-то предпринять. Я было уже надел штаны — главный признак мужчины и бессмысленно шарил по стене в поисках несуществующей шпаги, как вдруг понял, что сдавленный крик исходит не с дороги, а из сарая другой моей соседки. Там возгласом «Ку-ку-реку!!!» (преображенным расстоянием, стенами запертого сарая и моим воображением в отчаянный предсмертный кошкин стон «Убива-ют!») радостно объявлял о приходе нового дня рыжий красавец-петух, ныне, увы, покойный.

Это встретило массовое сопротивление крестьянства, снимавшего телеграфную проволоку на рыболовные крючки и силки для зайцев.

См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).

Федор Левонтьев входил в число редкостных дураков на русской дипломатической службе XVII века. Из-за него, направленного послом в Персию, чуть было не началась русско-персидская война. Дьяки Посольского приказа констатировали в отписке государю Алексею Михайловичу: Левонтьев «ввел шаха в кручину, дуростью и спесью к шаху не ходил, а коли и придет, и шах его пожалует ис своих рук каким питьем, то он, Федор, чарку, прикушав, отдаст, да тут же охнет и будто сплюнет и тое стало шаху за кручину». Левонтьев продал поместье Фоме Назимову, отцу Игнатия. В переписной книге 1678 года сказано: «За Игнатьем Фоминым сыном Назимова вопче с матерью ево Марьею деревня Коруза (две доли ему, Игнатью, а матери ево треть в той деревне Корузе): а в ней 1 двор крестьянской Мишка Антонов, у него два брата: Ивашко, да Фетька 8 лет; у Мишки 3 сына. Да Марье Микифо-ровой дочери на той трети деревни Корузы двор бобыля Мартишки Савельева и 1 двор крестьянина Ивашки Иванова» (РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Д. 8176. Л. 180). Видно, что мать Назимова имела вдовью часть поместья, доходами с которой сын пользовался. Сейчас примерно то же: пьющий сын-«помещик» не работает, а ждет, когда старуха-мать получит пенсию, чтобы пропить ее с дружками-собутыльниками. Изъятие старухиного «прибавочного продукта» проходит подчас в драматической обстановке. Это похоже на действие отряда зеленых в годы Гражданской войны или на взыскание недоимок при Бироне. В развернувшемся сражении старуха пытается сохранить хотя бы ничтожную часть своих «оброков», чтобы заплатить за сына по исполнительному листу на содержание его же детей, своих внуков. Дело в том, что нашего «помещика» давно лишили отцовства (как и его бывшую жену материнства) и троих его детей отвезли в детский дом. Согласно приговору суда он обязан под страхом наказания переводить на детей какие-то деньги, что он, в силу своего образа жизни и философии, сделать не может. За «философа» это делает его мать.

Александров — личность здесь известная, как и его верный и помятый в переделках железный конь. Они были героями еще одной статьи в 1991 году: «НА ТРОИХ. 75 рублей штрафа заплатит теперь Е. В. Александров за доведение несовершеннолетнего до состояния алкогольного опьянения. А всему виной пристрастие самого оштрафованного к употреблению спиртного. Недавно Е. В. Александров (по кличке Чанга) ехал из Новоржева в Заречье и по дороге встретил попутчика А. Маньякова, и они вместе поехали дальше. Третьего — несовершеннолетнего Андрея Блинцова — они тоже взяли на мотоцикл по пути. У Андрея была бутылка водки и одеколон. На троих попутчики и опорожнили содержимое в двух бутылках на обочине у дер. Карузы. Блинцов сильно запьянел и шатался из стороны в сторону, а Александров с помощью Маньякова не мог сесть на мотоцикл. В это время к ним и подъехал участковый инспектор С. И. Андеев. Он и довез несовершеннолетнего до дома. Так и кончилась пьянка на троих. Никто из них не подумал о том, что результаты этой встречи за бутылкой могли быть еще хуже», учитывая (добавив от себя) жутковатую фамилию первого попутчика нашего ковбоя.

Нельзя не поражаться образности и точности, с которой народное сознание припечатывает названия местностям и прозвища (порой непристойные) людям. И раз данное по народному крещению прозвище уже не отлипает от нареченного никогда. Как рассказывал нам один умный человек из Пушкинских Гор, однажды в деревню, в которой он тогда жил, из города вернулся на ПМЖ земляк с городской женой Анной Петровной. А как в деревне Анну зовут? — Нюрка, Нюшка, конечно! А если их в деревне не одна, то с уточнением: Нюшка Роговская (то есть из Рога), Нюшка Хромая, Нюшка Петрова, Нюшка Городская. Последняя из Нюшек повела отчаянную борьбу со всей деревней, настаивая, чтобы ее именовали только Анной Петровной, но все как один твердили свое: Нюшка да Нюшка. А почему? Неведомо. Только бывало смотришь на нее и думаешь: «Нет, все-таки она не Анна Петровна, а Нюшка, ничего тут не поделаешь».

Пал этот — явление порой опасное, особенно когда огонь подползет к зарослям густой травы или кустарника. Тогда огонь взвивается вверх и начинает трещать, как полноценный лесной пожар. Здесь все рассказывают трагическую историю одноногого инвалида дяди Коли, который, будучи пьян, как-то пытался пройти через линию пала и у него нечувствительно быстро загорелась, потом и подломилась целлулоидовая искусственная нога. Потеряв точку опоры, несчастный рухнул прямо во взметнувшееся пламя и погиб как оловянный солдатик. Говорят, что много лет назад смерть от собственной ноги ему предсказала цыганка, как некогда волхв предупреждал князя Олега насчет его любимого коня. Но когда пьяному дяде Коле пьяный тракторист Пугачев у свинофермы случайно переехал левую ногу и ее ампутировали под видом производственной травмы (за что полагалась пенсия), все смеялись над пророчеством цыганки, ибо нога стала причиной не смерти, а неиссякаемого дохода, превышающего трудодни дяди Коли в колхозе во много раз. А зря смеялись!

Однажды поздней осенью я нашел в густой траве воткнутый в уже истлевшее от непогоды бревно и проржавевший до полной непригодности топор нанятого мною еще ранней весной горе-плотника, который строил мне баню, но отпросился на минутку, чтобы якобы наносить матери воды, да так и исчез навсегда.

Примеры: «Мы ехали несколько верст по бездорожью» (И. Тургенев); «Расписание движения автобусов временное, на период бездорожья» (Иванов, начальник Новоржевского автопредприятия).