Феодальная монархия во Франции и в Англии X–XIII веков - [33]

Вовсе не необходимо, чтобы из этого разочарования в его уме возникло учение о теократии. Ставили себе вопрос, посягал ли Григорий VII на политическое руководство христианским миром, хотел ли он создать светскую папскую монархию, с которой государи были бы связаны посредством оммажа, по-видимому, его самого этот вопрос мало интересовал. Целью его жизни было уничтожение симонии и очищение нравов духовенства. Остальное было для него делом второстепенным. Однако проведение этой реформы в жизнь привело его к необходимости вмешиваться в дела христианских монархий более активно, чем это делали его предшественники. Наблюдение над действительностью показало ему, что при искоренении такого великого зла папа не может довериться светским государям, ни даже рассчитывать на усердное содействие первенствующих архиепископов, часто совершенно равнодушных к реформе. И он пришел к мысли, что папа должен непосредственно наблюдать за епископами и монастырями и оставить за собой разбор важнейших дел или, по крайней мере, пересмотр приговоров по ним церковного суда[197]. Папа возлагал, таким образом, на себя огромную ежедневную работу. Не будучи в состоянии сам руководить моральной и религиозной жизнью христианского мира, Григорий VII сделал из легации, которая до него была лишь временной миссией, постоянное орудие папской власти[198]. И постоянная легация получит важное значение в политической истории Запада в средние века.

Итак, папский престол в ту эпоху, когда во Франции царствовали Филипп I, Людовик VI и Людовик VII, восстанавливает свою власть и находит лишь одно средство для искоренения тех злоупотреблений, на которые короли смотрели сквозь пальцы или же которыми пользовались для своей выгоды; средство это — деспотическое управление церковью. Прибавьте к этому, что такое управление должно сопровождаться правом взимать налог: папа требует себе «динарий св. Петра». А мы видели, что почти всем, что еще оставалось у Капетингов от королевского достоинства, они обязаны были французской церкви, тому материальному и моральному содействию, которое она им оказывала, тому самому учению о божественном происхождении монархической власти, которое Григорий VII отверг. И теперь папа стал как бы иностранным сувереном, который проник во Францию и отнимал у короля его престиж и необходимые средства.

Такой человек, как Людовик Святой, будет в состоянии сопротивляться святому престолу и поддерживать права, признанные за королями Франции, потому что вместе с ним будут все, кто составляет общественное мнение, но Филипп I, который продавал митру тому, кто больше даст за нее, и сажал в тюрьму независимых епископов, лишен был какой бы то ни было поддержки для борьбы с такими папами, как Григорий VII или Урбан II. К тому же он и не думал об этом. Усыпленный своим циническим равнодушием и пробуждаясь лишь для разврата или каких-нибудь нечистых деяний, он как-будто старался только выиграть время и обезоружить своего противника самим бездействием своим[199].

Григорий VII сейчас же по своем вступлении на папский престол поговаривал о том, чтобы его низложить. Женитьба короля на Бертраде окончательно рассорила Филиппа с папской властью на целых двенадцать лет (с 1092 по 1104 г.), и раболепие нескольких епископов не помешало его троекратному отлучению от церкви. В течение этого периода папы, преследуемые своими врагами, усвоили себе привычку часто являться во Францию, оставаться там иногда очень надолго, приниматься там за руководство значительными предприятиями, как например, организация крестового похода и введение в жизнь «божьего перемирия» (Урбан II на Клермонском соборе 1095 г.). Ничто не подчеркивало глубокого упадка монархии лучше, чем ее молчание и несостоятельность в такие моменты.

Главная задача религиозной реформы, искоренение симонии и николаизма, могла, таким образом, быть выполнена во Франции в течение продолжительного царствования Филиппа: I при помощи средств, намеченных Григорием VII, без того, чтобы этот Капетинг принял какие-либо серьезные меры к защите против захватов со стороны папы и его делегатов. Гуго де Ди, назначенный легатом во Франции и Бургундии 16 марта 1074 г., хотел не только реформировать нравы, но и вмешиваться во всю религиозную жизнь страны. Григорию VII приходилось не раз умерять его рвение, так как Гуго де Ди возбуждал много неудовольствий своей высокомерной тиранией[200]. Мы узнаем об этом из очень интересного письма, написанного в 1073 г. клириками Камбрэ Реймским клирикам по поводу «неких обманщиков», Гуго де Ди и Гуго де Лангра: эти «римляне» то и дело собирают соборы, отлучают от церкви митрополитов, сменяют епископов, во все вмешиваются, а главное, осмеливаются производить действия, направленные к умалению королевского величества[201]. К концу понтификата Григория VII Гуго де Ди был одновременно легатом, Лионским архиепископом и примасом провинций Турской, Руанской и Санской. Старинный примат архиепископа Санского над Галлией и Германией был, таким образом, уничтожен в пользу прелата, митрополичья кафедра которого находилась на имперской земле. Урбан II возобновил политику Григория VII и докончил раздробление Санского примата.