Феодал - [7]

— Борис, ты не в сказку попал, запомни это. Твои родители этого еще не поняли. Молодые всегда легче привыкают, а старшим поначалу приходится трудно. Постарайся помочь им понять. Для их же пользы.

Трудно было сказать, понял мальчик или кивнул просто так. И сейчас же перевел разговор на другую тему:

— А вас правда, что ли, зовут Фома?

— Правда.

— А фамилия и отчество у вас есть?

— Зачем? — Проводник пожал плечами. — Они на Земле были нужны.

— А почему вы не сменили имя?

— Я сменил. Теперь я Фома, понятно? Не устраивает?

Мальчик хихикнул.

— Да нет, прикольно даже. «В одном переулке стояли дома, в одном из домов жил упрямый Фома…» Вы это в его честь, да?

— Глупости. Так меня называл Нсуэ, мой учитель, бушмен из Калахари. Я не знаю, что имя Фома означает по-бушменски. Трудный язык. Щелчки, хрюканье и ничего не поймешь. Фома — это в русской транскрипции.

— А-а, — протянул мальчик. — Тогда понятно. А как вы с ним объяснялись?

— Он немного говорил по-английски. Но больше на пальцах.

— А чему вас учил этот бушмен?

— Всего лишь ходить по Плоскости и оставаться живым. Он наткнулся на меня, когда я уже совсем загибался от жажды. Мое счастье, что у него с собой были цама.

— Что было?

— Пустынные дыни, те самые, что мы ели. Они тоже родом из Калахари, бушмены в сухой сезон только ими и спасаются. Ну и мы тут… На Плоскость ведь попадают с Земли не только люди. Иногда и звери, и вещи, и семена растений.

— А-а…

— Бэ.

— Я только хотел сказать: странные дыни. Мелочь невкусная. Совсем они на дыни не похожи. А где сейчас этот бушмен? Посмотреть хочу.

— Он давно умер, — сказал проводник. — Думаю, что умер. Однажды ушел в обычный обход и не вернулся. Никто его с тех пор не видел, значит, умер. Где, как — Плоскость знает.

— А…

— Ну хватит! — оборвал проводник. — Видишь вон там впереди пятно? Это и есть оазис. Иди обрадуй родителей.

— Ни фига себе «обрадуй»! — возмутился мальчик. — Да тут еще целый час топать!

— От силы полчаса. Я же сказал: мы почти пришли, привал не нужен…

Глава 2

— И это — коттедж?!

Кривобокая хибара невеликих размеров выглядела как нарочитый шедевр зодческого безобразия. Неизвестно, какие инструменты использовал ее строитель, но отвеса он не знал в принципе. Стены, сложенные из дикого камня на сомнительной связке из рыхлой глины, шли волнами. Одну из трех стен рассекала трещина, в которую без труда пролезал кулак, а четвертой стены не было вообще — не считать же стеной прободенный дверным отверстием корявый плетень, не достигающий ростом потолка! Да и щелистый потолок, сработанный из такого же плетня, вынуждал пригибаться — не столько для того, чтобы не набить шишку, сколько для того, чтобы уберечь конструкцию от повреждений. Окон в строении не было.

— Это коттедж, — объяснил проводник.

— Ха! — Мальчишка жизнерадостно заржал. — Во прикол!

Его родители были настроены не столь юмористически.

— Не в этой же лачуге… — начала женщина, выискивая взглядом более достойное строение. Напрасно: насколько хватал глаз, в широкой котловине не наблюдалось никаких иных сооружений, если не считать обложенного камнями колодца с грубо сработанным воротом. Плоское дно котловины буйно зеленело, там вовсю росла молодая трава, и ветерок доносил запах воды. Пологие склоны тоже поросли сплошным соломенно-желтым ковром, очень приятным на вид после надоевших пустынных ландшафтов. Вот только больше ничего в котловине не было.

Взгляд проводника ясно давал понять: «В этой лачуге, в этой…» — но вслух было сказано совсем иное:

— Вода в колодце, можно пить.

Они устроили бег наперегонки и для начала едва не сломали ворот. Потом нетерпеливо и склочно утоляли жажду, вырывая друг у друга из рук сплетенное из лыка ведерко. Проводник подождал, пока они напьются и наругаются вволю, потом достал из колодца воду для себя. Она ничем особенным не пахла, вода как вода, но сейчас ему чудился тухлый привкус. Он знал, что это лишь игра воображения.

— А кто тут раньше жил? — спросил мальчик.

— Один человек.

— Он ушел отсюда?

— Куда? Он устал жить и не придумал ничего лучше, как утопиться в колодце. Мне потом пришлось вытаскивать тело.

Сказано было буднично, проводник просто сообщал сведения, но женщина с криком зажала обеими ладонями рот. Мужчина сделал кадыком судорожное движение.

— Ы-ы… — только и выдавил он.

— Не беспокойтесь, ту воду я давно вычерпал, — пояснил проводник. — Я же сказал: можно пить.

— Слушай, как тебя… — угрюмо обратился к нему мужчина. — Ты куда нас привел?

Прежде чем ответить, проводник неторопливо снял с себя обтерханный рюкзачок, выудил из его недр пустую фляжку, наполнил ее доверху, тщательно закрутил колпачок, вернул фляжку на место и снова продел плечи в лямки.

— Туда, где вы будете жить, — снизошел он наконец до ответа.

— Чего-о?! Ты, козел, кого кинуть хочешь? Я сказал — веди в нормальное место!

Проводник не реагировал. Лишь скука отражалась на его лице.

Сколько раз он слышал такое! Упреки, слезливые жалобы, ярость вновь прибывших, попытки избить негодяя, затащившего доверчивых клиентов неведомо куда, — все это уже было. И всегда кончалось покорностью… у тех, кто нашел в себе силы жить.