Феодал. Федерал. Фрондер. Форпост - [27]

– И правильно, что пресекли. Если надо, напишем по этому поводу какую-нибудь грозную бумагу.

– В одном вопросе мне точно потребуется ваша поддержка. Речь идет об областном сбербанке. Его руководитель занял самостоятельную позицию, и чуть ли не каждый день, не согласовывая ни с Москвой, ни с нами, вводит ограничения на снятие вкладчиками денег со сберегательных счетов. Две недели назад начали с лимита в двадцать тысяч рублей, потом все уменьшали и уменьшали, а сегодня областная контора разослала новую телефонограмму – единовременно выдавать на руки только по триста рублей. Люди вынуждены ходить в сберкассы как на работу, а там очереди, толчея, духота, скандалы, большая часть окошек не работает. Я специально посмотрел нормативную базу – никаких ограничений не предусмотрено. Типичный волюнтаризм, незаконное ограничение прав вкладчиков, создание очагов социальной напряженности.

– А может, сберкассам просто наличности не хватает?

– Возможно.

– Плохо дело. Скоро цены отпустят, вклады превратятся в труху, а сейчас, когда можно и нужно делать какие-то запасы, и деньги еще чего-то стоят, они, по сути, заблокированы на счетах. Получается, что мы людей загнали в ловушку?

– Выходит так.

– Вадим Васильевич, вы этим делом займитесь максимально плотно. Первая задача – обеспечить поступление наличности. Пусть инкассаторы сразу доставляют наличку в сберкассы, по малому кругу. Кроме того, надо договориться с Гознаком. А то получается полный абсурд – у нас, понимаешь, фабрика Гознак в центре города в три смены работает, всю страну банкнотами обеспечивает, а мы сидим на голодном пайке. Вторая задача – отменить лимиты выдачи наличности, или их значительно повысить. Третья задача – сберкассы до нового года должны работать без выходных, и чтоб все окошки были открыты. Пусть мобилизуют людей из контор.

Как я и предполагал, основной проблемой сберкасс был дефицит наличности. Прямой завоз денег инкассацией ожидаемого эффекта не дал. Обратились в Гознак. Там пошли навстречу и согласились специально для области ввести на фабрике дополнительную рабочую смену в субботу, но попросили согласовать этот вопрос в министерстве.

Еще один вопрос, требующий решения у московского начальства, подбросили прибалты. Ко мне на прием пришел торгпред из посольства суверенной Латвии с длинным списком продукции, которую новорожденная республика могла бы напрямую поставлять в Прикамье. Список был – загляденье – водка, сигареты, рыбные консервы, сухое молоко, масло, моющие средства, парфюмерия, косметика, трикотаж, верхняя одежда, телефонные аппараты, радиоприемники, и даже супердефицитные микроавтобусы RAF – мечта «Скорой помощи» и «Пассажиравтотранса». И все это по весьма разумным ценам. Но теперь Латвия – заграница, а права на ведение внешнеторговой деятельности у области нет. Таким образом, в «московскую» папочку легла еще одна порция бумаг. Папочка все пухла и пухла.

Зерно и ракеты

В столице было ветрено, промозгло и слякотно. Зима здесь, в отличие от Прикамья, толком еще не началась. С учетом моей давней нелюбви к Москве и москвичам впечатление было угнетающим – город, еще недавно бывший «витриной развитого социализма», выглядел серым, грязным и запущенным.

А вот на Старой площади все сияло чистотой и порядком, дышало солидностью и значимостью. Старая площадь, как и раньше, оставалась вторым после Кремля средоточием власти – сюда, в бывшее здание ЦК КПСС, из Белого дома на Краснопресненской набережной переехало российское правительство. Белый дом был мне знаком – в «прежней жизни» я неоднократно приходил сюда по депутатским и редакционным делам. На Красной Пресне, особенно на этажах, занимаемых Верховным советом РСФСР, было многолюдно и шумно. По коридорам ходили популярные депутаты, которых вся страна знала по телетрансляциям и политическим дискуссиям. Однажды я, вооружившись, диктофоном, за один день набрал на этажах российской представительной власти столько материала, что политическому разделу «Прикамских вестей» хватило на два месяца.

На Старой площади я раньше никогда не был, что вполне объяснимо – чином не вышел. Начав с раннего утра, обежав Савраской нужные министерские офисы, и решив накопившиеся вопросы, до бывшей цековской цитадели я добрался уже поздним вечером. С легким трепетом отворил массивную дубовую дверь главного подъезда № 2, аккуратно ступая, поднялся по широкой лестнице с красной ковровой дорожкой на четвертый этаж, зашел в просторную приемную Гайдука, где был встречен улыбкой, чаем и свежим номером «Российской газеты». Народа в приемной, вопреки моим опасениям, было немного, в лицо я никого не знал. Люди заходили на аудиенцию с интервалом примерно в пять минут. Я решил, что тоже выдержу этот жесткий регламент.

Вот и моя очередь. Я вошел в огромный шикарный кабинет, где в свое время обитал всемогущий советский идеолог Михаил Андреевич Суслов. Гайдук приподнялся с кресла, протянул руку, несколько вымученно улыбнулся, предложил сесть, быстро спросил: «Давайте, что там у вас?». Внешность вице-премьера (я видел его впервые) была нетипичной – смесь интеллектуала и располневшего тяжелоатлета на покое. В любом случае, на радикального реформатора не похож. Впрочем, нет, похож. Красные глаза, припухшие веки, землистые щеки – это от хронического многодневного недосыпа. Быстрая речь, пренебрежение церемониалом, постоянное поглядывание на часы, четкость, деловитость и собранность – от гиперответственности, лавины срочных дел и внутренний таймер, неумолимо отсчитывающий недели и месяцы – у реформаторов на Руси век недолог. На столе – гора бумаг, собранных в стопки и папки. Знакомая картина, до боли знакомая.