Я с энтузиазмом забрался на трибуну, поправил микрофон и снял шапку.
– Товарищи коммунисты! Жители Прикамья! Как и вы, я когда-то состоял в рядах Коммунистической партии Советского Союза, ныне упраздненной! Как и вы, я верил в партию, в торжество идей коммунизма! Сейчас уже не верю. Но значит ли это, что теперь мы с вами по разную сторону баррикад? Нет, мы по одну сторону! По другую сторону – хаос, развал, голод и холод! Мы – власть, вы – оппозиция, но цель у нас общая – благо народа! Я уверен, у нас много точек соприкосновения, например, в социальной сфере. Давайте вместе бороться за лучшую жизнь людей – молодежи, ветеранов, работников промышленности и сельского хозяйства, чьими усилиями создаются материальные блага и богатство страны! Я – глава области, всей области, всех прикамцев, независимо от их политических взглядов, симпатий и антипатий! И я гарантирую, что пока я у власти, вы можете свободно собираться, митинговать, протестовать и критиковать, ибо свобода слова и собраний – это важнейшее завоевание демократии! Спасибо за внимание. Прошу товарища Старцева сегодня же передать мне резолюцию митинга. Ваш голос услышан!
Несколько человек по инерции зааплодировали. Толпа была неагрессивна, и я успокоился – эксцессов наверняка не будет. Помахав народу рукой, я спрыгнул с трибуны и пошел на работу. Примерно через час явился основательно продрогший Старцев с резолюцией. Я внимательно прочел «глас народа» (написано было литературно и доходчиво – чувствовалась опытная преподавательская рука), налил профессору коньяка из початой бутылки (румянцевского наследства). Выпили, закусили лимоном. Еще выпили. Потом допили остатки.
– Ну что, Николай Кузьмич, вас можно поздравить – вы теперь у нас лидер оппозиции!
– Спасибо, Миша, но это звучит как-то буржуазно.
– Привыкайте. Лично я рад, что широкие партийные массы возглавил такой авторитетный и интеллигентный человек как вы. Думаю, это один из залогов конструктивного сотрудничества власти и цивилизованной, социально-ответственной оппозиции.
– Надо, надо нам сотрудничать, а то очень трудно будет работать.
– Сейчас всем трудно.
– Нам – особенно. Все имущество территориальных партийных организаций заграбастала власть! У нас нет ни денег, ни помещений, ни транспорта, ни связи – ничего!
– А юрлицо есть?
– Нет юрлица!
– Это неправильно. Без регистрации нельзя – непорядок получается. Зарегистрируйте юрлицо, и я дам вам помещение. Хорошую такую, просторную комнату – здесь, через дорогу, в бывшем Доме политпросвещения.
– Не обманешь?
– Обижаете, профессор.
Седьмого ноября я дал своим замам возможность отдохнуть и опрокинуть рюмку по старой памяти, а восьмого вызвал на работу. Собрали информацию с мест, провели совещание, констатировали – праздники прошли спокойно. После совещания остался Стрельников с кипой бумаг по ликвидационной комиссии обкома КПСС.
– Давай подпишем, и с плеч долой эту хворобу. Все решения вроде приняты, чего тут рассусоливать.
Основные решения по оприходованию партийной собственности были такие: здание обкома мы поделили на две неравные части – три этажа занял областной совет, остальные – подразделения администрации. Горком заселила мэрия – Кунца обижать было нельзя. Городские райкомы, в соответствии с рекомендацией правительства, отдали судам. В области здания райкомов заняли, в основном, местные администрации. Загородную резиденцию с гостиницей для особо важных персон передали детскому санаторию. Вокруг еще одной элитной гостиницы в тихом уютном уголке в центре города разгорелись нешуточные страсти: спикер горсовета Подшивалов затеял шумную кампанию по передаче здания городской больнице. Вскоре мне это надоело, и я передал здание на муниципальный баланс, но без права перепрофилирования. Кунц согласился, что не иметь приличной гостиницы миллионному городу как-то несолидно.
Итак, с недвижимостью мы разобрались. С денежными средствами было гораздо проще – остатков на банковских счетах партийных учреждений еле-еле хватило на проведение ликвидационных мероприятий (в первую очередь, на двухмесячную зарплату оставшихся не у дел партработников), и никакого мифического «золота партии» мы не нашли. Я подписал итоговую платежную ведомость и взял в руки последний документ из папки, принесенной Стрельниковым.
– А это что такое? На ликвидационной комиссии вроде бы не рассматривали.
– Это всякая мелочевка. Из нескольких квартир «партийного дома» – мебель и бытовая техника казенные. Я посмотрел соответствующие инструкции Минфина – все имущество подпадает под списание, в связи с чем предлагаю снять его с баланса и передать фактическим хозяевам.
– А не слишком ли вы щедры, товарищ Стрельников?
– Смотри сам. Копия картины художника Иогансона «Выступление Ленина на Третьем съезде Коммунистического союза молодежи», холст, масло, золоченая рама, автор не известен, 1952 год. Надо? Или еще – кухонный гарнитур «Весна» 1967 года. Или вот, чудо советской оборонки – видеомагнитофон «Электроника ВМ-12» 1984 года выпуска. Берешь?
– Нет, у меня Akai 1991 года, из Штатов привез. Ты меня убедил – подписываю. Это все?