Феноменология текста: Игра и репрессия - [106]
В свою очередь, докторша из одноименного рассказа сетует на неблагодарность и нецивилизованность коренных жителей острова, где ей приходится жить, и называет их «низшими существами». Единственной виной этих людей является то, что они более близки к природе, чем европейцы или американцы. Собственно, они и есть сама природа, и потому их образ жизни противоречит рациональным и этическим представлениям христиан. Считать его неправедным, а островитян — низшими существами, значит проявлять гордыню.
Те, кто подталкивает человека к этому греху, пытаясь внушить ему мысль о несовершенстве действительности, о ее враждебности по отношению к людям, о необходимости ее презирать, всегда в рассказах Апдайка ассоциируются с силой тьмы. Так, в роли дьявола-искусителя оказывается докторша. Она пугает Ральфа сначала акулами, затем туземцами, которые якобы злословят о его жене, и почти добивается своей цели: Ральф мысленно произносит слова, в которых можно уловить ироническое презрение к людям с другим цветом кожи и гордость за свою расу. Внешний облик докторши, напоминающей монстра, резко контрастирует с окружающим ее умиротворяющим пейзажем и подчеркивает ее инфернальность.
Другого героя Апдайка, учителя литературы Марка из рассказа «Завтра, завтра, завтра и так далее» безразличием и враждебностью мира искушает его коллега Странк. Он пытается заставить Марка поверить, что записка, в которой девочка признается Марку в любви, всего лишь злобный розыгрыш. Марк называет Странка «падшим ангелом», тем самым неосознанно подчеркивая его связь с Сатаной. Демонизированный персонаж разрушает то иррациональное единство с миром (с людьми), которое почувствовал Марк. Он косвенным образом заставляет учителя литературы пренебречь интуитивным опытом и обратиться к доводам рассудка. Но рассудочные схемы, которыми оперирует Странк, демоничны, ибо они по своей природе противоречат божественной мудрости, характеру действительности, заключая человека в тюрьму его собственного «я».
Апдайк приводит нас к мысли, что окружающая действительность кажется враждебной и безразличной только тому, кто ослеплен греховной гордыней и пытается противопоставить себя миру. Именно так ведет себя Чарли, персонаж рассказа «Крокодилы». Даже его любовь оказывается разновидностью отрицания действительности. Парадокс заключается в том, что Чарли, испытывая неприязнь к своим товарищам, стремится во что бы то ни стало войти в их круг, стать частью их мира. Его желание неразрывно связано с неприятием мира, бессмысленного с его точки зрения и не соответствующего его личности. Субъекту легче противостоять миру, когда он действительно пребывает в лоне общего и принимает общепринятые правила существования.
Если Чарли требуется опора в противостоянии реальности, то Алену, главному герою рассказа «Полет», она не нужна. Он готов признать безразличие и враждебность действительности и стоически противостоять ей, не прибегая к этике и религии, а полагаясь на себя. Но смелость отрицания Бога в данном случае оказывается иллюзорной. Атеизм — завуалированная форма общего, этический императив, своего рода негативная религия, которую разделяют миллионы людей (рассказ «Полет»). Атеист никак не может быть одиноким, и его бунт — всего лишь очередное стремление закрыться от реальности.
Итак, личность неизбежно оказывается заложницей греховного, слишком человеческого. Даже в том случае, если она неукоснительно следует этическим императивам: этика для Апдайка — порождение не божественного разума, а человеческого, который является очень ненадежным советчиком. В поисках выхода из возникшей парадоксальной ситуации Апдайк обращается к датскому философу Серену Кьеркегору (его имя упоминается в рассказе «Спасатель»). Вслед за ним Апдайк признает ограниченность общего и одновременно утверждает абсурдность Бога, его непостижимость. В свою очередь, мир как воплощение божественного замысла оказывается непостижимым, неизмеримым человеческим разумом. Значит ли это, что личность по-сартровски предоставлена самой себе и на себя только может уповать, прокладывая путь в окружающей пустоте? Безусловно, нет. Опираясь на идеи Кьеркегора, Апдайк полагает, что человек обретает «я» только через веру, абсурдную в своем основании. Он возвращается к собственной единичности — но это особого рода единичность, омытая общим и пребывающая над ним. Речь идет о личности, вырвавшейся из тисков рассудка и человеческой этики и принявшей божественный замысел во всей его иррациональности. Человек осознает себя не высшей формой жизни, а одной из многочисленных уникальных форм, в которых жизнь, энергия, заложенная в мире, находит свое воплощение. Однако от других форм жизни человека отличает именно осознание себя и возможность выбора — правда, предельно ограниченная. Принять божественную волю, сколь бы абсурдной она ни казалась, значит (подобно кьеркегоровскому Аврааму, решившемуся выполнить волю Бога — убить сына) достичь подлинного смирения. Это смирение означает возможность преодоления ограниченности своего «я», постоянную открытость новому, невообразимому. Оно заставляет человека не оценивать вещи, явления, а безоговорочно принимать их, распознавая в каждом из них божественную волю, чудо творения. Оглядываясь окрест себя, индивид видит, что мир — не формула, выведенная сознанием, и не круговерть безразличных человеку тел. Мир — это бесконечное разнообразие независимых форм, каждая из которых уникальна. События и вещи, которые часто кажутся незначительными, запоминаются человеком в отличие от других, на первый взгляд более важных, — ибо в них, как выясняется, жизненная сила являет себя в своем предельном выражении, как, например, в присланных в знак благодарности цветах (рассказ «Лучший час его жизни»).
