Феномен Руси, или Народ, которого не было - [42]

У тунгусских народов (орочей, ульчей, ороков и др.) река Амур называется именно Мангу (Сильная река)[280], каковой факт, в общем-то, достаточно хорошо известен сегодня. Посему племенное название мангут могло иметь во времена Чингиса, как значение амурчане, так и сильные, тем более, что племена мангут и урут отличались своей агрессивностью и высокой боеспособностью. Последнее подтверждается «Сокровенным сказанием»: «Тут Ван-хан спросил Чжамуху: «А кто у сынка Темучжина в состоянии принять с нами бой?» Чжамуха и говорит: «У него, говорят, Уруудцы с Мангудцами. Эти, пожалуй что, примут бой. «Окружить кого — это им как раз подобает; а подстилку стлать — помощь им подобает. Люди — с малых лет привычные к мечу да копью. Знамена у них — черно-пестрые. Этих, пожалуй, не взять врасплох: осторожны».

Сейчас же стоит попытаться дать ответ на вопрос, поставленный много выше по тексту, а именно о слове телега, которое считается заимствованием из монгольских языков.

Некоторым читателям, возможно, покажется странным, но в реальности в русском языке практически нет монголизмов, а те, что есть, пришли из калмыцкого (к примеру, доха, малахай). Это широко известно (см. соответствующую литературу[281]). Практически вся «кочевническая» лексика в русском языке заимствована из тюркского.

Проблема же состоит в том, что слово телега присутствует как в «Сокровенном сказании»[282], так и в «Повести временных лет», написанной в самом начале XII века прп. Нестором. Отсюда, как уже было сказано много выше по тексту, могут следовать два очевидных вывода: или мы датируем время написания ПВЛ после 1223 года, т. е. после битвы на Калке, или же мы полагаем, что первый контакт русичей и моголов состоялся ранее 1223 года, а возможно и ранее 1113-го.

В пользу второго вывода свидетельствуют показания папского посла Плано Карпини, который писал в 1246 году: «И также много других тайн вышеупомянутого императора мы узнали через тех, кто прибыл с другими вождями, через многих Русских и Венгров, знающих по-латыни и по-французски, через русских клириков и других, бывших с ними, причем некоторые пребывали тридцать лет (т. е. с 1216 года! — К.П.) на войне и при других деяниях Татар и знали все их деяния, так как знали язык и неотлучно пребывали с ними некоторые двадцать, некоторые десять лет, некоторые больше, некоторые меньше; от них мы могли все разведать, и они сами излагали нам все охотно, иногда даже без вопросов, так как знали наше желание»[283].

Напомню, что первое «нападение» моголов на русские княжества относится к декабрю 1237 года.

Кроме того, что заимствованием из монгольского в русский считается, подчеркиваю, считается, слово телега, таковым же заимствованием, к примеру, объявляется слово мерин (монг. morin)[284]. Слово morin присутствует в «Сокровенном сказании», но относить его к исконно монгольской лексике было бы неверно.

К примеру, известный востоковед и специалист по шумерскому языку М. И. Дьяконов, повествуя о социально-политическом устройстве Угарита, сообщает, что в число «царских людей» входили как пахари, пастухи, виноградари, солевары и различного рода ремесленники, также и воины, в том числе и колесничие, называвшиеся хурритским термином марианна; колесницы, коней и все снаряжение они получали от казны[285].

Скорее всего, «хурритский» термин марианна (колесничий) и русское мерин произведены от одной основы, несомненно индоевропейской. Так, в кельтских языках «лошадь» обозначается как marc (древне-ирландский), march (валлийский), каковые наименования восходят к праформе *mark[h]o-[286]. Из кельтского данная форма была заимствована в германские языки: marr/merr, конь/кобыла (древнеисландский), marah/mariha, конь/кобыла (древневерхненемецкий), mearh/miere, конь/кобыла (древнеанглийский). Данное название лошади распространено во многих языках Евразии: morin (монгольский), murin (маньчжурский), mal (корейский), каковые лексемы имеют праформу *mor-[287]. В тибето-китайских языках данная праформа оказалась изменена в *mran, откуда китайское слово mа, древнебирманское mran, древнетибетское rman.

Однако, как утверждают акад. В. В. Иванов и Т. В. Гамкрелидзе, кельтская праформа *mark[h]o- не находит себе соответствий в других индоевропейских языках и ее происхождение может быть объяснено заимствованием «из какого-то восточноазиатского источника»[288]. «Слово (кельтская основа *mark[h]o— К.П.) представляет собой, очевидно, миграционный термин, распространившийся во всех языках Центральной[289] и Восточной Азии, откуда оно могло попасть в кельто-германские диалекты»[290].

Между тем, пришельцы с Дальнего Востока не могли передать кельтам слово morin, поскольку коневодство, вместе с наименованием лошади, пришло на Дальний Восток с евразийского запада. По словам проф. JI.C. Клейна: «Лингвисты установили ранний вклад индоевропейцев в формирование китайской культурной лексики, преимущественно терминов скотоводства, причем Конради[291] подтвердил заимствование анализом ситуаций с реалиями»[292]. Данный вопрос я разбирал в книге «Арийская теорема» и не стану сейчас подробно останавливаться на нем, отмечу один только факт.