Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст - [183]
«Перемещение само по себе было наказанием – наказанием ссылкой»
Историки обычно трактуют ссылку и тюремное заключение как разные способы наказания, воспроизводя тем самым бинарную модель, восходящую к Джереми Бентаму, для которого перемещение преступников в колонии составляло противоположность тюрьме[653]. Идею ссылки (и ее альтернативных форм и / или аналогов – высылки и изгнания) как особой дисциплинарной меры развил впоследствии Фуко своим метафорическим изображением ссылки и безумия – «корабля дураков», где он описывает несчастного, помещенного в пустынный морской пейзаж меж берегов, которые никогда не станут для него своими [Foucault 2006: 110]. В наши дни пенология рассматривает ссылку и тюремное заключение скорее как совместимые между собой противоположности, а не как альтернативные способы наказания, однако аналитическое различие между ними проводится на основе противопоставления понятий изгнания с правом передвижения и без такого права, из которых каждое имеет свои характерные особенности [Castles, Davidson 2000]. Однако ссылка – это нечто большее, чем устранение людей из метрополии: это отсечение обезображенного или с гражданской точки зрения мертвого органа от единого тела общества. При этом всегда было и до сих пор остается крайне важным, что происходит с людьми там, куда их ссылают. Об этом говорится в недавно опубликованном сборнике по истории транспортировки осужденных[654].
Разграничение ссылки и других видов наказания также проходит через всю историю наказаний в России, хотя ссылка была связана с каторжным трудом в условиях изгнания без права передвижения [Adams 1996: 73; Frank 1999: 237]. Вполне возможно, что в сознании представителей законодательной власти границы между различными категориями принудительного труда и ссылки в Сибирь, к которым приговаривали преступников, были очевидны, однако сельские жители, упоминая о соотечественниках, приговоренных волостными судами к тюремному заключению или к службе в штрафных батальонах, называли их одинаково часто как ссыльными, так и заключенными. Этому имеется аналог и в наши дни: россияне, которых приговаривают к тюремному заключению, ожидают, что их отправят куда-то далеко от дома и им предстоит полное страданий путешествие в колонию, где они будут отбывать срок. Старания сменявших одна другую во второй половине XIX века комиссий по реформированию пенитенциарной системы, направленные на установление законодательных и концептуальных различий между ссылкой и каторгой, нашли отражение в научных трудах в области истории наказаний в императорской России. Так, один историк определил каторгу как систему, которая включает в себя тюрьмы, но не сводится к тюремному заключению [Gentes 2008: 10–13][655]. Солженицын также исходит из представления о ссылке как о «чистой» пенитенциарной форме и оплакивает ее деградацию из-за смешения с каторгой, тогда как на самом деле они всегда были неразлучны. Возможно, что как раз подобная путаница заставила Фуко предположить, будто французская relégation послужила источником вдохновения для создателей советских трудовых лагерей; как отмечает Плампер, он не учел, что по природе своей каторга – это прежде всего лишение свободы [Plamper 2002: 265–266].
При всех заявлениях нового правительства большевиков о разработке социалистической пенитенциарной системы концентрационные лагеря, устроенные в период Гражданской войны и красного террора с целью изоляции политических противников и использования их труда, составляют связующее звено между царской системой ссылки и ГУЛАГом, поскольку несут в себе представление о том, что общество можно очистить путем физического препровождения нежелательных элементов (ленинских «вредных насекомых», «блох-жуликов» и «клопов-богатых») в места, удаленные от крупных городов [Jakobson 1993: 39–40; Volkogonov 1997: 197]. В 1930-е годы криминолог Ф. П. Милютин, опираясь на эту практику, сформулировал принцип, согласно которому лица, совершившие тяжкие преступления, не должны содержаться в заключении в районах своего проживания или в местах с благоприятным климатом; их следует отправлять на восток, где сам климат будет способствовать ускорению перевоспитания [Hardy 2012: 103]. Поскольку ГУЛАГ постепенно распространялся на географическую периферию, любой заключенный, вне зависимости от своего статуса, с большой долей вероятности мог быть перевезен на большие расстояния для отбытия срока, а затем и последующей ссылки, во враждебных природно-климатических условиях[656]. Этот принцип был подтвержден в 1961 году, когда было узаконено требование, согласно которому колонии строгого режима надлежало размещать вдали от населенных пунктов. В наше время Уголовно-исполнительный кодекс предусматривает для осужденных, приговоренных к содержанию в колониях особого и строгого режима, исключение из положения о том, что заключенным следует отбывать срок в области своего проживания. Такое же исключение предусмотрено и для женщин, поскольку женских исправительных колоний меньше, чем административных областей, однако женщин запрещено высылать в колонии, расположенные на Крайнем Севере.
