Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст - [156]

С этой целью я анализирую дискурс, стоявший за склонностью руководства страны применять насилие в борьбе с реальными или мнимыми врагами. Массовые репрессии осуществлялись двумя способами, с помощью двух различных наборов действующих лиц. При первом способе использовались массовые движения и кампании, организуемые местными партийными ячейками при поддержке местных госучреждений. Второй способ задействовал правоохранительные органы. Я заключаю, что в 1950-е годы система трудовых лагерей играла значительную, системную роль. Реагируя на недостаток собственной легитимности и продолжавшееся сопротивление, власти вознамерились выстроить эффективную систему для борьбы с оппонентами. Однако большинством исследований данный аспект игнорировался или преуменьшался, поэтому вопрос массового насилия все еще ждет всестороннего критического пересмотра.

Обстоятельных научных трудов о лагерной системе лаогай немного. Ранее они в основном опирались на опубликованные документы и воспоминания, отчасти по причине нехватки достоверных архивных источников [Domenach 1992; Wu 1992; Williams 2004]. Важнейшие фонды находятся в архивах центрального правительства и центральных партийных органов и по-прежнему закрыты для исследователей. Больше повезло ученым с местными архивами. Ныне стала доступна значительная масса бывших секретных материалов, включая тайные полицейские отчеты, лагерные картотеки, полные, без купюр, тексты речей и инструкций партийных работников и руководителей, досье заключенных, содержащие признания и отчеты о работе, мемуары, письма и устные рассказы. Эти документы проливают свет на повседневную жизнь лагерей, особенно такие моменты, как применение силы, условия труда и перевоспитание, тогда как управление системой лаогай в целом, в том числе подробная статистика, остается малоизвестным аспектом[566]. Один из главных обсуждаемых в литературе вопросов – несоответствие благостных официальных заверений суровой лагерной действительности. Другая проблема касается общего политического и социального назначения лагерной системы.

Государство как орудие

За репрессиями, волны которых регулярно прокатывались по Китаю в 1950-е годы, стоял особый политико-правовой дискурс, который оформлял и оправдывал применение силы. Вожди КПК рассматривали государство и закон как инструменты управления и власти, не видя в них самостоятельной ценности. Как таковые закон или государство никогда не относились к ценностям или порядкам, существующим независимо от общества. По мнению КПК, закон не связан с идеями правосудия (или справедливости);

скорее это орудие борьбы с врагами социализма. По словам Мао Цзэдуна, «государственная машина – армия, полиция, суд и т. п. – является орудием подавления одного класса другим. По отношению к враждебным классам она является орудием подавления, насилием» [Мао 1969–1977, 4: 510][567]. Партия отвергла также идею всеобщего равенства перед законом. Напротив, поскольку закон рассматривался как продолжение классовой борьбы и инструмент для расправы с врагами, всегда следовало проводить фундаментальное различие между понятиями «мы», или «народ», и «они», то есть «враги народа». Народу было дано право участвовать в общественной жизни, но так называемые враги народа, или контрреволюционеры, подчинялись «демократической диктатуре» народа. В сочинениях Мао, как и в более поздних официальных и юридических документах, понятие врага или контрреволюционера оставалось размытым. Cо временем были введены такие критерии, как «политическая косность», «исторические проблемы» или «классовое происхождение», хотя они всегда оставались размытыми и гибкими, завися от конкретного периода и политического курса. Если вначале врагов выискивали преимущественно вне партии, например среди бывших приверженцев Гоминьдана и прочих оппозиционных сил, то к середине 1950-х фокус внимания сместился на группы и отдельных лиц внутри рабочих организаций и партийных ячеек. На протяжении пятидесятых годов определение врага делалось все более туманным, расширяя границы поиска. «Демократическая диктатура» предполагала, что с врагами или контрреволюционерами следует расправляться сурово и беспощадно: другими способами и более жестоко, чем с правонарушителями – выходцами из народа. Врага надо либо истребить, либо заставить перековаться с помощью тяжелого труда и стать «новым человеком» (синь жэнь). Последний процесс Мао также описывал как превращение «отбросов» в нечто полезное [Мао 1969–1977, 5: 360].

Хотя в целом партия сосредоточилась на насильственном перевоспитании, в зависимости от обстоятельств контрреволюционеров приходилось уничтожать, потому что те «вызывают глубокую ненависть масс» [Мао 1969–1977, 5: 61] и имеют перед массами тяжкие кровавые долги. Таким образом, применение насилия оправдывалось народным возмущением и кровавыми долгами (се чжай). Последнее выражение часто встречается в речах и сочинениях Мао. Концепция «кровавых долгов» использовалась, чтобы доказать, что народное возмущение наделило партию законным правом искать возмездия и кары в борьбе со злейшими врагами. Помимо того, Мао ясно давал понять, что контрреволюция в Китае по-прежнему существует, поэтому потребуются новые кампании для борьбы с ней. Социалистическое государство обязано быть настороже и не может позволить себе отказаться от применения силы: