Феникс и зеркало - [24]

Олень несся дальше, не успевая уже уворачиваться от ветвей, хлещущих его по морде. На губах зверя выступила пена. Охотники между тем успевали обсудить, что, судя по отпечаткам копыт и разбросу ног, ход оленя стал тяжелее, да и одно из копыт уже сбито. Гончие вошли в раж и неистово, без передышки заливались, очередной сигнал горна сообщил всем, что дело близится к развязке. Наконец олень оказался прямо против павильона, шерсть его потемнела от пота, он шарахался в стороны от гончих, обнаглевших уже настолько, что они не давали ему прохода.

Снова запел горн. Олень резко и высоко отскочил в сторону и наконец пошел напролом; приклонив вниз голову, он — с сухим, запекшимся ртом прижался к ограде, выставив рога в сторону собак, поддел какую-то из них на рога, отшвырнул другую копытом. Новый сигнал трубы прозвучал как плач. «Мы, приперли его, приперли!» Сзади к оленю подкрался сержант и перерезал ему горло клинком. «Поберегись задней!» Псари подзывали к себе собак, горн возвестил победу, олень рухнул на землю. Поднялся, снова упал, вновь поднялся, споткнулся и рухнул навзничь. К нему подбежали псари и принялись макать хлеб в его кровь, скармливая его молодым собакам. Горн протрубил смерть.

Оказалось, что рядом с Вергилием стоит Корнелия, а с другой стороны вице-король.

— То, что я совершила, — сказала она быстро и решительно, — я сделала оттого, что была в отчаянии. У меня и в мыслях не было навредить вам, поверьте, у меня не было сил, чтобы предотвратить то, что произошло. Но клянусь вам теперь, пусть я умру, как умер этот олень, если в то же самое мгновение, когда я увижу лицо своей дочери в зеркале, я не верну вам то, что взяла.

Дож ухватился за ветвистые рога и вывернул голову оленя назад.

— Эй, ребятишки! — крикнул он, широко улыбаясь, — а кто из вас придержит передние ноги, кто задние, и кто снимет пробу?

Молодой человек, наверное чей-нибудь сын, извлек нож и взрезал брюхо оленя, чтобы «взять пробу» — выяснить, насколько толст слой жира. Вергилий в последний раз взглянул на зверя. Что же, вот перед ним его собственная судьба. Бежать он мог. Но не мог никуда скрыться.

7

Они ехали вместе — Вергилий на белой кляче-полукровке, а Клеменс на крепеньком серо-буро-малинового цвета муле, который постоянно оборачивался, пялился на Клеменса своими плутоватыми глазищами и беззвучно, будто ухмыляясь, обнажал пасть, полную желтоватых зубов. Вдоль аллеи стояли кипарисы, там и тут виднелись надгробья. Возле одного из камней приятели приостановились и прочли эпитафию:

Ave Julia Conjux Carissimma

Salve Ad Aetemitam[13]

— Мда, это бы меня тронуло, — пробормотал алхимик. — Когда бы подобные вещи вообще меня трогали. Жили, поди, словно кошка с собакой, и вез он ее сюда, улыбаясь до ушей… Так ты получил имперские бумаги?

Вергилий кивнул. Где-то невидимый пастух позвал свистом свою собаку, в ответ донеслись лай, дружное блеяние и глухое позвякивание колокольчика на шее холощеного барана, возглавлявшего стадо.

Впрочем, секретарь вице-короля был весьма далек от воодушевления.

— Знаете что, сударь… — сказал он, — на самом деле, без хорошего конвоя вам никакие документы не помогут. Морские гунны сначала нападут, а уж потом будут читать ваши бумажки… если вообще прочтут. Ну разве что сыщется у них какой-нибудь грамотей. А что бы вам не дождаться каравана следующего года?

— Некогда, — последовал краткий ответ.

И тут лицо секретаря внезапно потеплело.

— Да, конечно же! — воскликнул он. — Как я сразу не сообразил! Несомненно, ваше магическое искусство позволит вам установить непроницаемую завесу вокруг своего корабля, которая сделает вас невидимым! Или же вы лишите их паруса ветра, или же вольете тяжесть в их весла…

— Ну да, — кивнул Вергилий. — В общем, что-нибудь в этом роде.

Секретарь взял тончайшие листы превосходнейшего пергамента и заполнил их строчками блестящей черной туши, киновари и пурпура, удостоверил документы печатями — по одной на каждой странице, — свернул листы в трубку, перевязал и снова скрепил печатями — теперь документы имели весьма торжественный вид.

Ну разумеется, если у морских гуннов хватит времени, чтобы проникнуться этой торжественностью…

В очередной раз обернувшись, мул Клеменса получил наконец мощный шлепок по морде, сочным эхом разнесшийся по окрестностям, встряхнул башкой и на время, похоже, согласился вести себя благопристойно.

— Хм, — Клеменс протянул вперед ту же самую руку, что только что образумила мула, — это что же, и есть ее вилла? Что это там за пугало в сером?

Пугалом в сером был одетый в серый шелк Туллио, восседавший на сером скакуне. Он поджидал гостей возле ворот. Сопровождала его пара оруженосцев, также обряженных в серые, но уже полотняные, наряды, оруженосцы сидели верхом на пятнистых сероватых пони. Под ногами лошадей крутились низкорослые гончие той породы, что за пределами Неаполя называются «итальянскими».

— Это ее сенешаль, — ответил Вергилий. — Я говорил тебе о нем. Зовут его Туллио, он — тот самый человек, что открыл мне дверь в убежище, когда я плутал по подземельям. — О второй двери, которую распахнул перед ним Туллио в тот же день, Вергилий не сказал ничего.