Феникс, что в Аризоне - [4]

— Эй, Томас, — сказал Виктор, — поведи немного ты.

— Ладно.

Томас Разжег Костер пролез на водительское место и двинулся по шоссе. До сих пор, проезжая по Неваде, Виктор и Томас все время дивились отсутствию жизни вокруг, не было ни воды, ни живности.

— Куда же все подевалось? — много раз спрашивал Виктор.

И вот теперь, когда машину наконец повел Томас, показалось первое живое существо, может быть, единственное на всю Неваду, — длинноухий заяц.

— Смотри-ка! — закричал Виктор. — Живой!

Томас и Виктор радовались своей находке, а заяц вдруг метнулся на проезжую часть и прямо под колеса пикапа.

— Тормози, черт! — заорал Виктор, и Томас остановил машину и подал назад, туда, где лежал заяц.

— Ох, господи, он мертвый, — сказал Виктор, разглядывая раздавленного зверька.

— Да, правда мертвый.

— Единственное живое существо во всем штате, и мы его убили.

— Не знаю, — сказал Томас. — По-моему, это самоубийство.

Виктор обвел глазами пустынный горизонт, понюхал воздух, ощутил безжизненность и тоску и кивнул.

— Да, — сказал он. — Должно быть, самоубийство.

— Не могу поверить, — сказал Томас. — Ты проехал тысячу миль, и даже ни одно насекомое не разбилось о лобовое стекло. Я сажусь за руль и через десять секунд убиваю единственное живое существо во всей Неваде.

— Ага, — сказал Виктор. — Лучше, наверно, чтобы я вел машину.

— Наверно.

Томас Разжег Костер шел один по коридору школы в резервации. С ним никого не было, потому что кому охота оказаться рядом, когда он вдруг примется рассказывать свои бессчетные рассказы один за другим. Томас закрыл глаза, и на него накатило:

— Каждому дается одна мерка и одна цель, чтобы мерить и направлять свою жизнь. У меня это рассказы, которые могут или не могут изменить мир — неважно, лишь бы я не переставал рассказывать. Мой отец погиб на Окинаве во второй мировой войне, погиб за страну, которая столько лет старалась его изничтожить. Моя мать умерла родами, давая мне жизнь, умерла, когда я еще был внутри нее, она вытолкнула меня в мир с последним вздохом. У меня нет братьев и сестер. А есть только мои рассказы, они пришли ко мне, когда я еще не знал слов, которыми их рассказывать. Я знал тысячу рассказов, еще не сделав в жизни тысячи шагов. Они — все, что у меня есть. Все, что я умею.

Томас Разжег Костер рассказывал их всем, кто готов был остановиться и послушать. Рассказывал даже тогда, когда все уже давно перестали слушать.

Виктор и Томас приехали в резервацию на восходе солнца. На земле начинался новый день, но в резервации было все то же.

— Доброе утро, — сказал Томас.

— Доброе утро.

Племя просыпалось, готовилось возобновить работу, завтракало, читало газеты

— как все люди. Виллина Лебрет вышла в палисадник в банном халате. Она помахала, когда Томас и Виктор проезжали мимо.

— Полоумные индейцы все-таки съездили и вернулись, — сказала она себе и снова занялась своими розами.

Виктор остановил пикап возле стандартного дома, в котором жил Томас Разжег Костер. Они оба зевнули, потянулись, стряхнули пыль.

— Устал я, — сказал Виктор.

— От всего, — добавил Томас.

Оба подыскивали слова для завершения поездки.

Виктору надо было поблагодарить Томаса за помощь и деньги и договориться об их возврате.

— Не беспокойся насчет денег, — сказал Томас. — Все равно они ничего не меняют.

— Да, как бы не так.

— Не меняют.

Виктор знал, что Томас все равно так и останется полоумным вралем, который разговаривает с собаками и автомобилями и слушает ветер и сосны.

Виктор знал, что все равно не будет дружить с Томасом, даже после всего, что было. Жестоко, но это реальность, как реален пепел его отца в коробках позади сидений.

— Я знаю, — сказал Томас, — ты все равно будешь со мной обходиться не лучше, чем прежде. Я знаю, что иначе твои дружки подняли бы тебя на смех.

Виктор устыдился. Что сталось с племенными узами, с чувством общности? Единственная общность у него с другими — это бутылка и порушенные сны. Он в долгу перед Томасом, надо его чем-то отблагодарить.

— Слушай, — сказал Виктор и передал Томасу картонку, в которой была половина его отца. — Возьми от меня вот это.

Томас принял пепел и улыбнулся. Он закрыл глаза и рассказал вот что:

— Я отправлюсь в последний раз на водопад в Спокан и высыплю пепел твоего отца в воду. И твой отец взмоет вверх, как лосось, перепрыгнет через мост, перепрыгнет через меня и найдет дорогу домой. Это будет прекрасно. Его зубы будут блестеть, как серебро, как радуга. Он восстанет, Виктор, он воздвигнется.

Виктор улыбнулся.

— Я думал так же поступить со своей половиной, — сказал Виктор. — но мне не пришло в голову, что мой отец будет похож на лосося. Мне это представлялось вроде расчистки чердака, когда расстаешься с тем, от чего больше нет прока.

— Так не бывает, — сказал Томас. — Прок остается.

Томас Разжег Костер вылез из пикапа и пошел к своему дому. Виктор включил мотор и развернулся, чтобы ехать к себе.

— Постой! — вдруг крикнул Томас с крыльца. — Я хочу у тебя кое-что попросить.

Виктор остановил пикап, высунулся и крикнул:

— Чего тебе?

— Почему бы тебе как-нибудь один раз, когда я буду рассказывать, не остановиться да послушать?