Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли - [81]

Необходимо было экономить на всем. Директор категорически запретил самовольный, дорогостоящий и мало что дающий ремонт зданий и помещений корпуса. «С первого числа января будущего 1796 года, — говорилось в одном из его приказов, — никаких как в казенных, так и у живущих, корпусу принадлежащих чинах и протчих строениях поделок и починок без повеления моего не чинить, а равно и стекол ни по каким требованиям кроме казенных мест, то есть кадетских спален, рекреационных залов и классов не вставлять без докладу ко мне». Вся ответственность за содержание и ремонт помещений была возложена на корпусную полицию.[124] «Всем починкам и строениям корпусным, — требовал директор, — состоять в ведении корпусной полиции, почему господин подполковник Андреевский (управляющий оною полицией), относительно до строений как о каменной, так и плотничной и прочих работах имеет сделать положение в распределении цен и с подрядчиками заключить договоры с выгодою корпусною и по заключении представить мне на рассмотрение».

Был установлен твердый порядок в расходовании корпусных денег, продуктов питания, выдаче одежды и предметов обихода. «Для соблюдения порядка, — опять же требовал он, — предлагаю господину дежурному майору подавать мне ежедневно записки, какое прошедшего дня для господ воспитанников было кушание, и объяснить в оных о доброте припасов. А также и о том за нужное нахожу поставить, чтобы вещи предвидимые, как то: пудра, помада, ленты, гребни и прочее — требованы были помесячно вперед… Крайне стараться господам ротным командирам, инспекторам и прочим, чтобы вещи прочие употреблены были со всякой бережливостью и каждый предмет тщательно учитывался в книгах».

С целью поднятия ответственности кадет за сохранение имущества Кутузов предписывает: «О потерянных кадетами классных книгах, математических инструментах и прочих вещах, кои именно потеряны, ежемесячно подавать рапорты». А позднее в приказе: «…за потерянные кадетами книги: Хвостова — за „Всемирную историю“, Рейценштельда — за „Российскую грамматику“, Лобысевича — за „Лезебух“, Воейкова — за „Краткую священную историю“, — требую при тех же ротах наказать и при том воспитанникам подтвердить наистрожайше, чтобы они хранили казенные вещи, за чем и господам офицерам наикрепчайше смотреть».

Надо сказать, что рачительность была характерна для всей хозяйственной деятельности генерала. Так, был заведен строжайший учет корпусного имущества, для чего в каждой роте была «учреждена» приходо-расходная книга, прошнурованная и скрепленная печатью директора корпуса. С этой же целью имущество корпуса ежегодно, а казна — ежемесячно стали ревизоваться специально созданными комиссиями. Для экономии денежных средств при корпусе была оборудована своя хлебопекарня.

Рачительность Кутузова имела и большое воспитательное значение, поскольку развивала у кадет бережливость, аккуратность и осмотрительность в действиях.

Одновременно с жесткой экономией денежных средств Кутузов предпринимает энергичные меры по ликвидации задолженности корпусу от многочисленных поставщиков. При этом оказалось чрезвычайно трудным не только взыскание процентов, но и вообще возврат ссуд, так как многие из кредитуемых или сознательно тормозили возврат денег, или действительно оказались неплатежеспособными.

Положение финансовых дел осложнялось к тому же несвоевременным поступлением средств из государственной казны на содержание корпуса, в связи с чем Кутузов обращается с настоятельными просьбами в Правительствующий Сенат. При том в одном из писем на имя тайного советника X. С. Миниха он просто умоляет о выделении хотя бы части полагающегося: «…и прошу покорнейше, если теперь невозможно, хотя из первовступивших оной капитал и с процентами приказать отпустить…»

Стараниями Кутузова годовой бюджет корпуса с 200 тысяч рублей был увеличен с 1 января 1797 года до 225207 рублей 36 копеек. Но этого оказалось недостаточно.

Для поправки финансовых дел пришлось принимать экстраординарные меры: брать взаймы под проценты с закладом земель, принадлежащих корпусу, и даже частично распродать их.

Корпус в экономическом отношении представлял собой вполне самостоятельную единицу. Снабжение продовольствием, фуражом, обмундированием, обувью, снаряжением не было централизованным. Директору при решении многих хозяйственных вопросов следовало исходить из возможностей бюджета, а с другой стороны — уповать на добросовестность и предприимчивость интенданта, в чьих руках практически находилась вся хозяйственная часть. Должность эта официально называлась в разные времена по-разному. Неофициально же всегда — эконом.

Михаил Илларионович с уважением относился к нелегкому интендантскому труду, требовавшему постоянной полной самоотдачи. Категория этих людей, «не ползавших под пулями», всегда отличалась внешней респектабельностью. Знакомство же с экономом корпуса Андреем Петровичем Бобровым произвело совершенно неожиданное впечатление. Перед директором предстал офицер низенького роста, полный, чрезвычайно неряшливый на вид. Однако первое впечатление о человеке не всегда верно. Так было и на сей раз. Как писал Н. С. Лесков в повести «Кадетский монастырь», этому человеку, отдававшему всего себя службе, не хватало времени ни на внешний лоск, ни на женитьбу. Жил он чрезвычайно скромно на территории корпуса, «дабы быть постоянно на месте», питался из кадетского котла. При этом большая часть жалованья уходила «на восполнение экономических прорех корпуса» и на оказание материальной помощи неимущим кадетам, особенно из мещанской среды, к коей принадлежал и он сам. Находясь постоянно среди кадет, вникая в каждую мелочь быта, добродушный и отзывчивый эконом пользовался среди воспитанников огромным авторитетом. Каждому из них по выпуску он дарил на память серебряную ложку, а «бедным и безродным» справлял «приданое». И воспитанники отвечали ему взаимной привязанностью. Если кому-либо из них впоследствии приходилось бывать в Петербурге, то, несмотря на занятость и чины, они обязательно навещали в корпусе «старого Бобра», который, радушно встречая их, непременно угощал кадетским обедом. Неслучайно интенданту Боброву посвятил одну из своих од юный К. Ф. Рылеев. Она начиналась словами: «О ты, почтенный эконом Бобров!»