Фехтовальщица - [222]

– Я сама поехала с ним, – сказала фехтовальщица. – Успокойся.

– Сама… Он мошенник!

– Он писатель.

– Тем более!.. Я еще тогда понял… А что у тебя на шее? Тебя душили?

– Это осталось после аварии, пьяный водитель наехал.

– Вот! Тебя там еще и чуть не убили!

Марина Дмитриевна еле успокоила мужа, однако он все-таки был настроен воинственно и надеялся спасти дочь от опасного, по его понятиям, замужества.

– Я решил, что ты никуда не поедешь, – сказал он на следующий день.

– Что значит, ты решил, папа?

– Помолчи! Наймем репетиторов, ты доучишься, сдашь экзамены и отправишься в Москву, как я планировал.

Фехтовальщица махнула рукой и ушла к Алисе. У той снова была Кристина. Подруги обнялись.

– Ну, давай, рассказывай, – посадила перед собой Женьку Алиса.

Женька ничего не скрыла. Она доверяла Алисе, а Кристина была девушкой несерьезной, поэтому ее рассказам все равно бы никто не поверил.

– Отпад… – прошептала Кристина, когда фехтовальщица закончила, и попросила потрогать ее шрам под шарфиком. – Во, ты оторвалась!..

– А как ты позвонила оттуда? – спросила Алиса. – Отец сказал, что им не удалось определить номер.

– Окно само создает защитные коды.

– Слушай, а если бы этот врач тебя не вытащил?

– Ну, тогда бы… все.

– Что все?

Женька пожала плечами, криво усмехнулась и посмотрела на небо за окном.

– Отпад!.. – опять со смесью восторга и ужаса прошептала Кристина.

– Этот твой профессор – маньяк, – сказала Алиса. – Так играть твоей жизнью!

– Монрей тут не причем, я сама согласилась играть своей жизнью.

– Все равно, если твой отец узнает про все это, профессора посадят, а если не посадят, то он сам его прикончит.

– Для этого надо сначала найти Окно. Мой отец – прекрасный человек, но ему оно не откроется.

– А знаете, я тоже туда хочу! – вдруг вскочила с дивана Кристина.

– Ну и что ты будешь там делать? – усмехнулась Алиса. – В «Красном чулке» работать?

Подруги засмеялись. Кристина, в самом деле, долго не продержалась и разнесла историю фехтовальщицы по всему городу. Кто-то покрутил пальцем у виска, кто-то отмахнулся, кому-то она показалась занятной, но всерьез к этой истории никто не отнесся. С некоторой долей подозрения посматривал на фехтовальщицу только капитан Лапин, но и он опасался продолжать дело, основываясь на таком бредовом материале.

Отец велел Женьке возобновить тренировки и готовиться к сборам, но на днях прилетел Эдмон, отчего поведение Вадима Николаевича стало еще более воинственным.

– Что им там, своих баб мало? – возмущался он. – Ишь, пижоны! Костюмчики по миллиону нацепили – и думают победители!

– Эдмон занимается делом, Вадим, – возражала Марина Дмитриевна.

– Делом!.. Деньгоделаньем они там занимаются, а не делом! Он почему прилетел? Думаешь, Женька ему нужна? Слышала? Ресторанчик в Москве его интересует!

Отец, как и некогда де Санд, не понимал, зачем его дочери нужен этот надушенный чужак и чему тот улыбается. Его не подкупило даже то, что Эдмон неплохо говорит по-русски. Он видел в этом какой-то хитрый ход, который был нужен для того, чтобы украсть у него самое дорогое и кричал, что его дочь не продается. Когда же Марина Дмитриевна пригласила их за стол, то обстоятельства обеда у господина де Шале стали повторяться с точностью до наоборот. Вадим Николаевич не верил Монрею и требовал ответить, зачем ему нужна его дочь, а Марина Дмитриевна улыбалась и сглаживала углы.

Однако, несмотря на резкие замечания в свою сторону, Эдмон держался с истинной светской выдержанностью. Он выставил на стол дорогое вино, а потом преподнес будущему тестю коллекционную шпагу. Вадим Николаевич опять проворчал что-то про «не продается», но от такого подарка отказаться не смог. Он как будто начал понемногу смиряться, хотя жгучая досада и мысль, что теперь не он будет главным мужчиной в жизни своей единственной дочери, еще явственно читалась в его колючих глазах. Он, совсем как де Гард, проигравший бой де Санду, вдруг несколько сник и попросил Марину Дмитриевну налить ему водки.

В конце концов, Вадим Николаевич уехал на сборы без дочери, ругая лицемерную Европу и, в частности, французов, которым, по его понятиям, мало наподдали в тысяча восемьсот двенадцатом году.

Эдмон находился в городе три дня. Женька знакомила его с подругами, показывала наиболее интересные места и, конечно, главным из них была спортивная школа. За ребят ей было не стыдно, но когда она видела скептический взгляд Эдмона, скользящий по устаревшему оборудованию и протекающему потолку, то чуть не до крови покусывала губы.

– Я думала, что выиграю миллион евро и… но не выиграла, – вздохнула она.

– Ты выиграла другое. Я помогу вам.

Через три дня Эдмон улетел по делам своего бизнеса в Москву. Ему понравилась идея открыть ресторанчик в российской столице, а Женька вместе с Мариной Дмитриевной начали готовить документы для отъезда на постоянное место жительства во Францию.

В сентябре отец вернулся. Он опять был настроен воинственно и велел дочери восстанавливать спортивную форму.

– Тебя еще ждут в Москве, – сказал он, – а ты хочешь потерять такой шанс!

– По-моему, это ты не хочешь потерять шанс, – ответила девушка.