Фехтовальщица - [192]

– Как приятно, сударыня, видеть вас снова, – сказал сыскник. – Это я настоял на облаве. Мне донесли, что вас видели обществе парижских бандитов. Признаться, я еще ни с кем так долго не мучился.

Фехтовальщица ничего не ответила, – ей было больно.

Раненую пленницу повезли в тюрьму, из которой она некогда так дерзко сбежала. Там девушку поместили в камеру, где она содержалась в первый раз. Поплыли перед глазами те же унылые стены. «Лучше бы меня сегодня убили. Что ему еще от меня нужно?» – с горечью подумала Женька, но не о Марени.

К маркизе де Шале немедленно вызвали тюремного лекаря. В присутствии коменданта и охраны он вынул пулю и заново перебинтовал плечо. Она больше не плакала, стоически перенеся даже присутствие острого ланцета в своей ране. Новый комендант, господин Домбре, о котором говорил де Санд, смотрел на раненую арестантку с нескрываемым интересом в живых, не сочетающихся с местом его службы, глазах.

– Мне рассказывали о вас, сударыня, – сказал он, – и я крайне польщен, что могу принять вас в своем заведении. Право, не думал, что вы так юны.

Женька ничего не ответила. Она неподвижно лежала на кровати и смотрела в темную глубину полога. Ей было холодно, но она ничего не требовала.

– Если вам будет что-нибудь нужно для личных нужд, сударыня, говорите мне, – сказал комендант. – Сейчас вам принесут поесть и приведут девочку для услужения.

Вместе с обедом маркизе де Шале принесли свежее белье, черное бархатное платье, обувь и несколько десятков дорогих салфеток.

– В Бастилии изменились порядки? – усмехнулась фехтовальщица.

– Нет, это распоряжение короля.

Девочка для услужения, а это опять была Дениза, помогла девушке переодеться. Она была очень рада видеть маркизу де Шале, насколько можно было вообще радоваться этому в подобном месте.

Милость короля выглядела подозрительно. «Либо он опять хочет сделать меня наемной убийцей, либо… уже ничего не хочет» – решила девушка. Целый день ее никто не беспокоил, кроме лекаря, наблюдающего за раной. «А, может быть, это из-за ребенка? – продолжала думать она. – Генрих ведь мог сказать королю, что я беременна».

Милости, тем не менее, продолжались – на ночь фехтовальщице позволили оставить Денизу, и они спали вместе, чтобы было теплее. Ночью девушку тревожила рана, и девочка подавала пить. Под утро Женька кое-как заснула, но и этот, спасающий от боли, сон был вдруг неожиданно прерван, – кто-то осторожно взял ее за руку и сказал:

– Жанна, проснись, у нас мало времени, Домбре дал только час.

Женька думала, что ей показалось, но с трудом разлепив веки, увидела перед собой фаворита короля, который сидел на краю кровати. Денизы рядом не было. Когда фехтовальщица поняла, что это не сон, она пробормотала:

– Зачем? – и отвернула голову к стене.

– Ты не хочешь меня видеть? – спросил Генрих.

– Я не хочу видеть себя… Как ты пришел? Тебя пустил ко мне король?

– Король не знает, что я здесь, я заплатил коменданту.

– Как ты узнал?

– Мальчишка сказал.

– Какой мальчишка?

– Не помню, как зовут. Он залез в мой дом, рассказал, что была облава и ты в тюрьме.

– А, это Жан-Жак.

– Я велел дать ему поесть, а потом отвез к Клементине.

– К Клементине?

– Он не знал, куда идти. Клементина хочет заняться его судьбой.

– Да, судьбой.

– А ты?

– Что «я»?

– Ты была у бандитов?

– Была.

– Посмотри на меня. Почему ты на меня не смотришь?

– Не могу.

– Ты меня больше не любишь?

– …Люблю…

– Что тогда случилось? Ты опять что-нибудь натворила?

– Да.

– Что?

– … Я тебе изменила.

Рука Генриха, сжимающая пальцы фехтовальщицы, слегка дрогнула, но не отпустила.

– Изменила… – повторил де Шале. – С кем же?

– Марени нашел меня в прачечной… Я бежала, наткнулась на Робена… помнишь, тот поножовщик из «Тихой заводи»? Они с Проспером спрятали меня в «Красном чулке»… Там пришел один гвардеец.

– Гвардеец, – снова как-то отстраненно повторил Генрих.

– Да, он раньше занимался у де Санда.

– Как его имя?

– Это неважно… Он пришел неожиданно… я обрадовалась… мы просто разговаривали, потом он прикрыл меня во время полицейского обхода и… не знаю, как это получилось…

– Черт, я так и думал! Это все де Санд и его наглые выкормыши!

– Не кричи… Причем здесь де Санд? Я, наверное, рано вышла замуж, Генрих… Прости и, если хочешь, можешь убить меня, – наконец осмелилась повернуть к мужу свое измученное лицо фехтовальщица.

– … Убить?.. Чем? У меня нет оружия.

– Почему?

– Как почему? Сдал коменданту.

– Тогда уходи, король сам сделает за тебя эту грязную работу.

– Значит, ты так решила от меня отделаться? Только посмей оставить меня здесь одного, только посмей!

– Генрих…

– Помолчи! Твой рот последнее время изрекает одни глупости! Я уже говорил с Серсо, он готов взяться за твое дело и защищать тебя.

– Генрих…

В носу фехтовальщицы защипало, а глаза повлажнели, словно ледяная корочка, покрывавшая так долго ее душу, начала таять.

– Дай мне воды, – попросила Женька.

Де Шале подал бокал, из которого она пила ночью, и помог фехтовальщице приподняться. Она стала пить, а он, присев рядом, сначала молча смотрел на ее опущенные вниз ресницы, потом придвинулся ближе, обнял и начал целовать эти полуприкрытые веки, похудевшие щеки и влажные от воды, губы… Бокал скатился на пол… Таяние снегов, неминуемое при возвращении тепла, стало необратимым… Фехтовальщице было больно в раненом плече, но она не отталкивала Генриха, вернувшись в его объятия, словно домой. Они восстанавливали в ней прежнюю ясность понятий, которых не было в том горячем чувственном джакузи, где она чуть не утонула.