Фехтовальщица - [182]

– А ты? Тебе кто читает?

– Никто, сам. Я умею. Нас с братом священник воспитывал, когда мать померла.

На следующий день гулянье во Дворе Чудес продолжилось. Ночь, бурная и безбожная, перетекла в белесый январский день, который скрасили новые костры, драки и возлияния.

Во второй половине дня Герцог отправился на прогулку по ближайшим парижским рынкам и взял с собой небольшую свиту, в числе которой был и Кристиан. Женька, не в силах сидеть в доме под уничтожающим взглядом девы Марии, попросилась идти с ним. Кроме Тулузца в свите числились: Берта Копна, Художник, Жослен Копень, Жан-Жак и Гаргантюа – высокий плотный детина с заряженными пистолетами за поясом.

В декольтированном платье было холодно, и Кристиан дал девушке одну из своих курток на овечьем меху. Кроме куртки она выпросила и штаны, чтобы надеть их под юбки. Здесь Божьи законы работали мало, поэтому никто этому ее желанию прямо не препятствовал.

На рынках Герцога знали. Ему бесплатно наливали вина и платили небольшую дань. За это Двор Чудес не трогал мелких торговцев. Стражники тоже не подходили, и на вопрос фехтовальщицы об их странной лояльности Кристиан сказал, что Герцог платит им свою «дань».

– А Марени?

– Марени охотник, его можно только убить.

– Почему же не убьете?

– Скользкий и чует, когда остерегаться надо. Уже не единожды уходил. А может и заговоренный он или еще срок не пришел.

В этот день тоже шел снег, было сыро, и вся группа иногда останавливалась погреться и перекусить у жаровен. Женька вдыхала полной грудью январский холодный воздух и с особым аппетитом ела вместе со всеми горячие лепешки. Она впервые ничего и никого не боялась, и жила теперь одними освобожденными желаниями дикой лесной кошки, поводырем которой являлся сейчас только инстинкт.

Вдруг у одного из прилавков с овощами фехтовальщица увидела Лизи и Северина. Женька улыбнулась, попросила у Кристиана один из ножей и, спрятав руку с оружием в складках юбки, тихо сказала своему спутнику:

– Помоги мне.

Он ничего не спросил, кивнул и пошел следом, оставив Герцога и его компанию у жаровни, где они остановились поесть пирожков.

– Здравствуй, Лизи, – поприветствовала бывшую разносчицу «Божьей птички» девушка. – Прицениваешься?

Та испуганно обернулась.

– Я… ты… вы… Северин!

Но Северин только растерянно моргал белесыми ресницами, глядя, то на фехтовальщицу, то на кинжал в ее руке, то на грозное лицо ее смуглого спутника.

– Где ты сейчас? – спросила побелевшую девушку Женька. – Хорошо устроилась?

– Я… мы у господ де Рошалей.

– Хм, знакомая фамилия. Верно, господин Марени порекомендовал?

– Да, это он… помог. Пощадите, госпожа… Мы бедствовали, когда нас выгнали из «Божьей птички».

– И поэтому решили меня продать?

– Госпожа… мы… нам за это не заплатили.

– А ты глупая подумала, что заплатят?

Женька махнула ножом и срезала с пояса Лизи кошель. Горожане у лавок заволновались.

– Эй, что они делают? Зовите стражу! – крикнул кто-то из свидетелей этой сцены, но Женька не смутилась.

– Тихо, люди! Эти двое должны мне, – сказала она так категорично, что горожане смешались. – Верно, Северин?

Северин молча кивнул, схватил сестру за рукав и потянул прочь.

– Пожелайте здоровья госпоже де Рошаль! – крикнула им вслед фехтовальщица.

После этого она и Кристиан вернулись к Герцогу, который наблюдал демарш Дикой Пчелки издалека.

– Это что? – сурово спросил он. – Чем тебе не угодила та крошка?

– Стукачка. Продала меня Марени.

– В другой раз прирежь, но не на людях. Мы не комедианты, а кошель… Долю мою давай.

Женька не возражала и спокойно отсчитала «герцогову долю». В кошеле оказалось немного, но ей все равно было приятно, что у нее есть собственные деньги. К концу прогулки у фехтовальщицы замерзли ноги, и она сказала об этом Кристиану.

– Да, сегодня сыро, – кивнул тот. – Ну, ничего, у Сивиллы всегда есть горячая вода в котле. Я лучше на побрякушки поскуплюсь, но не на дрова.

Вернувшись на квартиру, Тулузец усадил девушку на лежанку, после чего сам снял с нее обувь и чулки.

– Чулки тебе потеплей надо. Погоди, я сейчас вернусь.

Кристиан ушел. Табуретка и Жан-Жак принесли тазик с горячей водой, и Женька опустила туда ноги. Жан-Жак присел рядом. После смерти Робена мальчик стал служить Кристиану.

– Тулузец знатный поножовщик! – сказал он. – Его тута на пару с Художником боятся! Он не бьет, как Робен, а осерчает, так просто свалит в реку или кинжалом пырнет. В прошлом годе он так Винтуху свалил. Тот насилу выжил.

– А за что свалил?

– А Винтуха на стреме до ветру отошел. У него тогда дюже живот разболелся.

– А Робен? Он ведь тоже дрался неплохо, Чуму завалил.

– Форсу было много. Через это и кончился. Сама ж видала.

– Видала.

Вернувшись, Кристиан подал Женьке теплые чулки и присел рядом.

– У Кривой Берты купил. Глаза у нее нет, а вещицы отменные вяжет.

Женька погладила рукой мягкую шерсть чулка, а потом руку своего опасного защитника. Тепло передалось дальше. Тулузец обнял фехтовальщицу и поцеловал в шею.

– Жан-Жак, пошел отсюда, – через плечо приказал он мальчику.

– А Робен не прогонял.

Тулузец грозно взглянул смоляными глазами, и Жан-Жак убежал вниз. Жизнь с «волком» продолжилась.