Фехтовальщица - [168]

К вечеру прачки ушли в «Дикую пчелку», а Женька, сославшись на желание поспать, поднялась к себе.

– Вот-вот, поспи. Завтра за себя и за Люс работать будешь, – усмехнулась Марсена.

Фехтовальщица убрала с ларя тюфяк, разложила на нем бумагу, приготовила перо и начала писать: «Я с детства любила свободу, шпагу и справедливость. Мой отец научил меня поединку, а мать добру. Однажды я покинула дом и отправилась искать всему этому применение». Девушка старалась писать аккуратно, чтобы не запачкать пальцев. Чернила плохо отмывались, и это невозможно было скрыть в прачечной. Аккуратной ей нужно было быть и в содержании. О себе она не беспокоилась, но хорошо понимала, что некоторые имена и события в этом повествовании упоминаться пока не должны.

Муки творчества

Следующая неделя началась, как обычно, с гортанного крика Беранжеры, поднимающей прачек к работе и продолжился той же чередой тяжелых отупляющих будней. Трудно было не только писать что-то, но даже думать, однако фехтовальщица не сдавалась и настойчиво двигала свой литературный замысел вперед, как ту тележку с бельем, которую толкала вместе с прачками не один раз на дню. Она даже стала просыпаться раньше, чтобы успеть написать еще одну главу при дневном свете. Вскоре ее настойчивость была вознаграждена, – фехтовальщице, сам того не ведая, помог Мишо. В пятницу он позвал ее к себе и спросил:

– Амлотта сказала, что ты грамоте разумеешь. Это так?

– Так.

– Я поговорил с Клеманом. Он тебя на развоз поставит.

– А… Пакетта?

– Пакетта на стирку вернется. Иди к Анне. Она тебе одежу почище даст и другие башмаки. Завтра и поедешь. Клеман расскажет, что делать. За работу будешь в два раза больше получать и еще даровые. Ну что смотришь? Не рада, что ли?

– Я рада, но…

– Не согласна, что ль?

– Нет, я согласна.

Женька сама не знала, радоваться или нет, поднимаясь наверх по ступенькам чье-то сломанной судьбы, но неожиданное решение Мишо было на руку, так как возможностей работы над рукописью становилось больше. «В конце концов, я ведь здесь не навсегда, и Пакетта еще успеет вернуться на свое место».

– Теперь благодари и иди, работай, – сказал Мишо и протянул руку для поцелуя, но Женька только поклонилась. – Что, не хочешь?

– Можете меня уволить, сударь.

– Ну, это я всегда успею.

Перевод Женьки на развоз вызвал вторую гремящую волну известного шума в прачечной. Пакетта теперь не смеялась, а ревела, Бригитта хохотала, а Марсена опять, словно разбуженный вулкан, угрожающе пыхала трубкой.

– Ну, шельма! Ну, шельма!

В воскресенье Женьку посетил Лабрю. С ним был слуга, который тащил новый тюфяк, одеяло и теплый плащ.

– Это от господина де Санда, – пояснил он.

Мишо, узнав о благодеяниях, которыми балует его работницу какой-то парижский дворянин, недовольно подвигал бровями и предупредил:

– Смотри, не оступись, грамотная, а то, не ровен час, сама себя переумничаешь. На таких, как ты дворяне не женятся, а с пузом оставить могут. Погоди спешить, может, по себе еще жениха найдешь.

Женька тоже призадумалась, но о другом, – не совершает ли она ошибку, решив уехать с де Сандом? На пике этого сомнения девушка не выдержала и обратилась за советом к Лабрю.

– Вы решили правильно, вам опасно находиться в Париже, – поддержал ее врач.

– Но… я ведь еще замужем, сударь. Уехать с другим мужчиной это… это будет как-то не по-божески, что ли.

– Как будто все остальное, что вы делаете, по-божески, – мягко усмехнулся Лабрю. – Или… или вы просто все еще любите Генриха де Шале?

Женька хотела ответить, но почему-то не смогла. В носу неприятно защипало, а глаза повлажнели.

– Ну-ну, – привлек к себе девушку умный лекарь. – Я понял, понял, – сказал он, как кошку, поглаживая ее по согнувшейся спине.

– И… и у меня будет ребенок, Лабрю.

– Да-да, я уже догадался.

– Скажите об этом Даниэлю, пусть больше не приезжает.

– Сомневаюсь, что это его остановит.

Женька отстранилась от врача. Влага с ее глаз испарилась.

– Так или иначе, но я не могу уехать, пока не закончу «Записки» и… и еще я хочу заняться этой прачечной, – решительно сказала она.

– Хм, хорошо, только не передавайте ваше одеяло Люс и кому-либо еще из ваших прачек. Господин де Санд сказал, что позже всем пошлет по одеялу и тюфяку, – улыбнулся Лабрю, поцеловал девушке стертые на стирке руки и ушел.

Работа на развозе, за исключением того, что надо было толкать тележку, когда она застревала в грязи, была, конечно, легче, чем в прачечной, но только физически. Развозчица отвечала перед кастеляншами заказчиков за все огрехи, которые могли остаться при стирке; – оставшуюся грязь, повреждения и ошибки при раскладывании по корзинам. В ее положении фехтовальщице не нужны были скандалы, поэтому ей приходилось быть предельно дипломатичной в богатых особняках и строгой в прачечной. Из-за этого у нее сразу случилось пара конфликтов с Бригиттой, которой пришлось вернуть зашивать порванное кружево на сорочке, и с Пакеттой, которая потеряла навык стирки, долго будучи на развозе.

– Выслуживается, – слышала Женька за спиной ее ядовитый шепоток.

– Гляди, она еще за Клемана замуж прыгнет, – посмеивалась Марсена. – Ишь, раскомандовалась!