Федоскины каникулы - [18]

Зато Сергей прятался так ловко, что только один раз довелось ему искать. В тот раз Федос и Лена забежали за густой куст крыжовника, стоявший у самого забора.

— Лена, ты такая… — неожиданно для самого себя проговорил Федос.

— Какая? — Лена вроде бы не поняла, что хочет сказать Федос, но почему-то покраснела.

— Хорошая!

Лена еще больше смутилась, выбежала из-за куста и тут же попалась на глаза Сергею.

Только в обед, когда пригнали коров, Сергей и Лена собрались уходить.

— Больше ссориться не будем? — спросил Сергей.

— А зачем? — заулыбался Федос.

Вернулась тетя Настя и, едва увидев сложенные дрова, забеспокоилась:

— Зачем же ты так себя мучаешь, мальчик мой! Тебе же нельзя! Ты ведь слабенький!

— Слабенький? — покачала головою Марыля. — Ничего себе, слабенький…

— Деточка моя! — не унималась тетя Настя. — Да зачем же? Ах ты, ах ты, да ты устал, наверно! Ох, не случилось бы чего, не стряслось!

— Не сотрясется поленница, крепко сложена, — пробормотал Федос.

— Да не о поленнице я! — Тетя продолжала причитать: — О тебе! Ну зачем было придумывать себе такие хлопоты?

— Не я — Лена придумала, — рассердился Федос. — И работали втроем: она, Сергей и я. Между прочим, никакой я не «бедненький», и не «слабенький», и не «больной».

Под вечер дядя Петрусь привез большой воз сена, которое он накосил на лесных полянах, и свалил его возле хлева. Федос разбежался и нырнул в стог. Голова закружилась от мяты, от запахов буга и леса, Федос замер на мгновенье, потом вскочил, снова разбежался и снова нырнул. Он нырял и кувыркался до тех пор, пока не вылез из будки Дунай и не стал на него лаять.

Потом сено носили всей семьей в сарай на сеновал. Федос бросился было помогать, но тетя Настя отогнала его:

— Не надо, маленький, не надо, хватит с тебя! И так устал, пока полешки складывал.

Зато утаптывать сено в сарае никто ему не мешал. И он бегал, проваливаясь в сухую душистую траву, прыгал и, раскидывая руки, заваливался на спину.

В этот вечер тетя Настя разрешила Федосу ночевать на сеновале вместе с Миколой.

— Ну, пошли со мной, — сказал Микола. — Только смотри, чтобы все в порядке было. А то и мои штаны куда-нибудь отправишь. Как тогда, на реке.

В колхозном клубе

Федос давно одет и ждет Марылю. Стряхнул пылинки с наглаженных брюк, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, которая была еще теплой и пахла утюгом и дымом. Нагнулся и без надобности протер тряпочкой новенькие скрипучие сандалики. А потом руки за спину и важно прошелся по комнате. Праздничный, нарядный.

Марыля все еще вертелась перед зеркалом. Такие у нее красивые брови, а она их зачем-то подрисовывает, веки подводит.

Федос подошел к ней, заслонил зеркало, заглянул в лицо: скоро ли?

— Ты что, стеклянный? — рассердилась сестра.

Черный тушевый карандаш Марыли едва не коснулся его носа, и он отскочил в сторону.

Подошел к умывальнику, набрал воды в ладонь и в который раз попытался пригладить непослушный оттопыренный вихор.

— Ну, а сам-то ты готов, торопыга? — сказала Марыля, словно не он ее ждал, а она его.

— Сто лет уже готов!

— Тогда поехали!

Думаете, тетю Настю нужно было уговаривать, чтобы пустила на вечер? Нет. И не только потому, что с Марылей. Вся семья собралась туда. И сама тетя тоже. Только вот коров на ферме подоит.

…Клуб — в самом центре села. Одноэтажный, деревянный. Из отесанных потемневших бревен с трещинками и желтыми смолистыми суками.

Двери клуба широко, на обе половинки, распахнуты. Пол в зале кажется золотистым: некрашеные половицы вымыты до блеска. На аккуратно выбеленных стенах — большие плакаты. Рядами стоят скамьи. Узкие, низкие, без спинок. От стены до стены. Сцена небольшая, с раздвинутым синим занавесом, на сцене — стол под зеленым сукном, трибуна.

Пока Федос разглядывал клуб, Марыля куда-то исчезла.

Народу в клубе было еще немного. Большинство толпилось у входа.

Невесть откуда вынырнул Сергей.

— Пришел, да? — усмехнулся он, завидев Федоса. — Ишь расфуфыренный какой!

— Сам ты растопыренный! — покраснел Федос. — Пойдем и сядем поближе к сцене.

— Ха-ха! Я тебе вон где местечко занял! — И Сергей схватил Федоса за руку и потащил его к раскрытому окну, рядом со сценой. Там, на подоконнике, сидел уже рыжеволосый парнишка в красной майке и, деловито доставая из-за пазухи плоские стручки молодого зеленого гороха, вылущивал из них сладкие горошины и отправлял их в рот.

У Федоса слюнки потекли.

— А ну, подвинься! — скомандовал ему Сергей. — Садись, Федос!

— На окно? Зачем же? На скамейке-то лучше…

— Я всегда отсюда кино смотрю. В зал лучше не суйся: народу набьется знаешь сколько! Обязательно турнут. Скажут: «Молодой, ноги здоровые, постоять можешь». Да на окне и лучше: шею вытягивать не надо — и так все видно. А надоело — раз! — и во дворе. — Сергей ловко крутнулся, перебросил ноги за окно и весело поболтал ими в воздухе. — Чем не дверь, чих на нее?

Уселись.

— Петь, дай нам стручков!

— Не дам! Свои иметь надо. — Рыжеволосый отвернулся.

— Ну, погоди, барсук скупой! Созреют у нас яблоки — хоть наизнанку вывернись, хоть землю ешь — ни одного не получишь!

Рыжий задумался. Спустя минуту достал из кармана и дал Сергею и Федосу по полной горсти стручков. Федосу почему-то не хотелось брать угощение, но молодой горох такой сочный, такой вкусный!..