Во имя чего эти бессмысленные страдания? Кто их виновник и чем они могут быть искуплены?
В ночь на 4 апреля, уже под утро, Федор открыл глаза и сделал слабую попытку приподняться. Татьяна Михайловна, смотревшая в каком-то полузабытьи на его бескровное, но попрежнему одухотворенное лицо, встрепенулась и поправила нагоревшую свечу.
У Федора на лице блуждала слабая и, как показалось Троепольской, полунасмешливая улыбка. Свет свечи отразился во влажных зрачках сверкающими красноватыми бликами. Губы Федора еле заметно шевелились.
Татьяна Михайловна нагнулась к нему ближе:
— Тебе что-нибудь нужно, мой друг?
Федор медленно покачал головой.
— Ты ведь понимаешь меня, не так ли?
Федор кивнул утвердительно.
— И узнаешь меня?
Федор улыбнулся, еле слышно ответил:
— Да… конечно… Ты же моя насмешница… Елена…
Татьяна Михайловна улыбнулась болезненной и жалкой улыбкой.
— Ты шутишь, дружок… Я — Таня… Татьяна Михайловна…
Федор медленно покачал головой.
— Нет, Helene… Ты — хохотушка Helene… Ты и сейчас смеешься… Моя Таня умерла… Лет уже тринадцать… Я хочу заснуть… Не буди меня…
Федор устало закрыл глаза. Троепольская сидела и молча смотрела на него. По ее лицу непрерывными каплями сбегали крупные слезы.
Минуты через две Волков снова открыл глаза. Сказал громко и отчетливо:
— Канатчиков все пристает с «Гамлетом». А я хочу чего-нибудь бодрого и веселого… Улыбальной комедии… Слезы дешевы…
Это были последние слова Федора Волкова. Сказав их, он закрыл глаза и забылся. К полудню забытье перешло в вечный, непробудный сон. Ярославский комедиант лежал, полуоткрыв один глаз, и, казалось, чему-то насмешливо улыбался.
