Федор Волков - [7]
И все же в этой круговерти успел он и о своих старших подумать: для Федора и Алексея нанял домашних учителей. Привел даже старичка немца — язык не помешает, подумал: не ровен час, сведется с иноземцами торговать!
Наконец, Берг-коллегией было выделено под каждый завод — у Бабина оврага, что в километре от Ярославля, и на Унже-реке, близ Макарьевского монастыря — место по двести пятьдесят саженей длиной и столько же шириной. Для работы купил Полушкин у помещиков пятнадцать крепостных, в разгар же сезона бывали и наемные люди. Не повезло ему с компаньонами: Тимофей Шабунин, с которым начинал он, а потом и Иван Мякушкин из дела этого вышли за недостатком средств. И остался Федор Васильевич единоличным владельцем заводов.
А тут в семье еще прибавка вышла: родила Матрена Яковлевна Полушкину сына Игнатия. И все чаще стал задумываться Федор Васильевич о своем законном сыне и о пасынках: кому ж передать все это, трудом и потом сработанное? А пасынки-то ой как малы, младшему, Григорию, пять исполнилось, а старшему, Федюшке, двенадцать. На него-то больше всего и уповал Федор Васильевич. Толковым рос старшой. Учителя хвалить его не уставали. Да что и сами-то они, учителя эти! Если в большое дело выходить, учить надо бы посерьезнее. Слышал купец, будто еще при государе Петре Алексеевиче учреждены были при торговле и промышленности в Москве для детей купцов и заводчиков некие школы. Вот это дело! Все чаще и чаще останавливался мыслью Федор Васильевич на этих школах.
Впервые увидел Федюшка завод отчима у Бабина оврага, когда всей семьей ездили они на его освящение. Все было торжественно, «благочинно и благолепно», как сказал тогда Федор Васильевич. Священник отслужил молебен, окропил новое строение, а потом сидели все они на берегу Волги и пили чай, заваренный в пузатом чугунном казанке. Здесь же на костре все братаны, сгрудившись вокруг, жарили насаженную на палочки баклешку — костлявую, но вкусную рыбицу.
Федор Васильевич со священником отведали наливочки ради такого праздничка. И сел Федор Васильевич спиной к Волге, так, чтобы не упускать из виду радость свою — приземистый квадратный завод с двумя высокими вытяжными жестяными трубами и с узкими, будто бойницы, продухами в кирпичных, обмазанных глиной стенах. По низу шел желоб и канава для стока, выложенная кирпичом до самой Волги, — овраг был на чужой земле.
На реку Унжу под село Коврово Федор Васильевич ездил один. Вернулся весьма доволен. Почесывая курчавую бородку, посмеивался про себя. Вошел в комнату, где Федюшка с Алешкой занимались немецким языком. Поздоровался с учителем.
— Ну что, ребятки мои дорогие, слава богу, дело пошло. И все бы хорошо, да вот годков не вернешь. И чем больше дело наше будет, тем ближе мне к соборованию.
— И-и, Федор Васильевич, у одного бога аршин, вот он им и мерит, кому сколько положено. Мне вот тож седьмой десяток пошел, а я с ребятками молодею и еще прыгаю, — засмеялся учитель. — А о том думать, это не наше дело — божье.
— Это верно — божье, — вздохнул Федор Васильевич. — Однако к аршину-то божьему боле уж ничего не приставишь. Человек что пылинка, дунул — и нет ее. Потому и прошу вас, дети мои, быть мне в делах споспешниками. В случае чего, мать ваша доглядит, а там и вы на ноги станете…
Учитель всплеснул руками:
— Да что это вы, Федор Васильевич, начали за здравие, а кончили за упокой!
Федор Васильевич знал, что говорил. Посмотрев, как работают его заводы, какую прибыль они будут приносить, вспомнив, что ему стоило наладить это дело, он возликовал и возгордился. Силен заводчик Полушкин, не последний в Ярославле! Но он понимал, что годы его сочтены и что дело всей его жизни может рухнуть после него, развеяться прахом, и не останется даже следа на земле от жившего когда-то заводчика Полушкина. Ему хотелось, чтобы и после смерти еще долгие годы на его заводах о нем память оставалась. Старческое честолюбие, но оно утешало Федора Васильевича.
— Нет, до упокоя еще далеко. Только глядеть нам, заводчикам да купцам, приходится во все глаза… А что сынки, постигают науку?
— Отменных способностей! За такие успехи, кои только от них зависят, даже деньги грех брать.
— Ну, деньги брать никогда не грех, ежели дают. Вот ежели не дают, а ты берешь, тогда грех. — Федор Васильевич помолчал, не решаясь обидеть учителя и пасынков, но все же спросил: — А что, пригодятся сынам немецкий да латынь?..
Учитель не обиделся.
— Пригодятся, — ответил он твердо. — Нынче крупная торговля да заводское произвождение только на немцах держатся.
— Ну-ну-ну, — выставил вперед обе ладони Федор Васильевич и подумал: «Хвастун, а ведь верно говорит. Пущай учатся».
Дверь распахнулась, и вошла круглая, как кубышка, рыжеволосая, безбровая, с маленькими глазками и носом пуговкой дочь Полушкина Матрена. Она ни в чем не была похожа на отца.
— Ой, умру! Ой, моченьки моей нет, всё учатся, учатся… В дьячки, что ль, их, папенька, собирашь? А мы вот с тобой и не сподобились, а в купцах ходим, убогие, горемычные…
— Ну, пошли, пошли, — перебил ее отец. — Не мешай учиться…
— Ой, умру! — уже за дверью еще раз послышался ее клокочущий голос.
В советском кино Николай Крючков – фигура знаковая и эпохальная. Как Жан Габен – во французском. В молодости ему доставались роли «парней с рабочей окраины» – бойкие, задорные, романтичные («Трактористы», «Парень из нашего города»). В зрелые годы это были образы современников – разнохарактерные, но всегда психологически острые («Дело Румянцева», «Суд»). Под конец жизни – умудренные опытом старики («Горожане», «Осенний марафон»). Но в каждой роли, в любом фильме Николай Афанасьевич неизменно оставался самим собой.
Это издание подводит итог многолетних разысканий о Марке Шагале с целью собрать весь известный материал (печатный, архивный, иллюстративный), относящийся к российским годам жизни художника и его связям с Россией. Книга не только обобщает большой объем предшествующих исследований и публикаций, но и вводит в научный оборот значительный корпус новых документов, позволяющих прояснить важные факты и обстоятельства шагаловской биографии. Таковы, к примеру, сведения о родословии и семье художника, свод документов о его деятельности на посту комиссара по делам искусств в революционном Витебске, дипломатическая переписка по поводу его визита в Москву и Ленинград в 1973 году, и в особой мере его обширная переписка с русскоязычными корреспондентами.
Настоящие материалы подготовлены в связи с 200-летней годовщиной рождения великого русского поэта М. Ю. Лермонтова, которая празднуется в 2014 году. Условно книгу можно разделить на две части: первая часть содержит описание дуэлей Лермонтова, а вторая – краткие пояснения к впервые издаваемому на русском языке Дуэльному кодексу де Шатовильяра.
Книга рассказывает о жизненном пути И. И. Скворцова-Степанова — одного из видных деятелей партии, друга и соратника В. И. Ленина, члена ЦК партии, ответственного редактора газеты «Известия». И. И. Скворцов-Степанов был блестящим публицистом и видным ученым-марксистом, автором известных исторических, экономических и философских исследований, переводчиком многих произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык (в том числе «Капитала»).
Один из самых преуспевающих предпринимателей Японии — Казуо Инамори делится в книге своими философскими воззрениями, следуя которым он живет и работает уже более трех десятилетий. Эта замечательная книга вселяет веру в бесконечные возможности человека. Она наполнена мудростью, помогающей преодолевать невзгоды и превращать мечты в реальность. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Имя банкирского дома Ротшильдов сегодня известно каждому. О Ротшильдах слагались легенды и ходили самые невероятные слухи, их изображали на карикатурах в виде пауков, опутавших земной шар. Люди, объединенные этой фамилией, до сих пор олицетворяют жизненный успех. В чем же секрет этого успеха? О становлении банкирского дома Ротшильдов и их продвижении к власти и могуществу рассказывает израильский историк, журналист Атекс Фрид, автор многочисленных научно-популярных статей.