Фёдор Достоевский. Одоление демонов - [15]
Подняться из Флоренции с беременной женой и ее матерью Достоевскому опять помог Катков, выславший семьсот рублей в счет будущего романа; им удалось расплатиться, а также совершить переезд через Венецию, Триест, Вену и Прагу с небольшими остановками и осмотром достопримечательностей («Мы проехали через Венецию, в которой простояли два дня, и Аня только ахала и вскрикивала, смотря на площадь и на дворцы»), Катковские деньги, равно как деньги, все же присланные из «Зари» с двухмесячным опозданием, кончились уже к сентябрю: как раз к рождению дочери Любы. Тогда‑то и начался его дрезденский кошмар с банковскими конторами Хессина и Гирша, с добыванием двух талеров на телеграмму, с проклятыми avis и непостижимым головотяпством «Зари», сотрудники которой не отвечали на письма, деньги если и отправляли, то не так, как надо, и даже не туда и забывали высылать подписчикам очередные номера журнала.
И хотя так случилось, что он все‑таки написал для «Зари» первоначально планируемый объем, то есть десять — двенадцать листов>[26], и заработал‑таки свыше полутора тысяч рублей, но забыть, как пришлось буквально вырывать эти деньги, было невозможно:
один только «деликатнейший, добрейший и благороднейший Михаил Никифорович» способен был понять систему работы в режиме всегдашнего долга.
Всем своим работодателям, а также их посредникам Достоевский объяснял, повторял, внушал, что может работать только в этом, и никаком другом, режиме. «Так как я всегда нуждаюсь в деньгах чрезвычайно и живу одной только работой, то всегда почти принужден был всю жизнь, везде, где ни работал, брать деньги вперед. Правда, и везде мне давали».
Часто, не имея иных подтверждений, что его ценят в журналах как автора, он мог судить об этом по готовности издателя помочь вперед: «Я Катковым не только доволен, но даже благодарен ему за то, что давал вперед… Они сохраняют меня сотрудником и даже с удовольствием… да и не стали бы присылать деньги вперед, если б не так».
«Я, по положению моему, нуждаюсь всегда в деньгах вперед, а Катков мне всегда давал вперед», — объяснял он даже племяннице Сонечке.
«Не было редакции, с тех пор как я литературствую, которая отказалась бы мне дать вперед настоящим образом (а не то что когда уже рукопись в руках), — уверял он Майкова, обращаясь с очередной просьбой о посредничестве и дружеском участии. — Да и кому не дается вперед? Мы вели журнал — всем давали вперед, да и какие суммы!»
Он просил Страхова не сердиться за выдвигаемые условия. «Это вовсе не торг, — оправдывался он, — это точное и ясное изложение моих обстоятельств, и чем точнее, чем яснее, — тем ведь и лучше в делах». «Этот разговор о деньгах вперед, — вновь объяснял он Страхову, когда история с «Вечным мужем» была позади, шел февраль 1870 года и он сочинял роман в «Русский вестник»>[27], — не каприз, не заносчивость и не ломанье самонадеянное с моей стороны… Я всю жизнь работал из‑за денег и всю жизнь нуждался ежеминутно; теперь же более, чем когда‑нибудь. К весне должен непременно достать денег; за работу же мою мне всю жизнь и все давали вперед и помногу, даже и иначе никогда не бывало. Да иначе и не может быть, ибо у меня никогда не случается зараз значительной суммы, с которою я бы мог выдержать несколько месяцев и уже потом, выдержав, продавать роман готовый, как делают наши старшие литераторы».
И не для того чтобы как‑то смягчить свою, быть может, слишком жесткую позицию, а только в целях полной ясности и определенности Достоевский добавил: «Но при этом скажу Вам прямо, что я никогда не выдумывал сюжета из‑за денег, из‑за принятой на себя обязанности к сроку написать. Я всегда обязывался и запродавался, когда уже имел в голове тему, которую действительно хотел писать и считал нужным написать».
Очень скоро, продолжая вести переговоры с «Зарей» через Страхова, Достоевский вновь в весьма определенных выражениях повторил свои правила. «Я всегда всю жизнь работал тем, кто давали мне вперед деньги. Так оно всегда случалось и иначе никогда не было. Это худо для меня с экономической точки зрения, но что же делать! Зато я, получая деньги вперед, всегда продавал уже нечто имеющееся, то есть продавался только тогда, когда поэтическая идея уже родилась и по возможности созрела. Я не брал денег вперед за пустое место, то есть надеясь к данному сроку выдумать и сочинить роман. Я думаю, тут есть разница».
Итак, Каткову, которому Достоевский оставался значительно должен и продолжал брать вперед все новые суммы, была назначена и запродана идея злободневного романа. Закончить его нужно было к осени.
Весной 1870 года, когда появились новые предложения от «Зари» (в связи с которыми Достоевский изложил принципы литературной работы в системе долга), он уже слишком глубоко погрузился в выполнение заявленной Каткову идеи. Так что, когда в марте, опять же в письме к Страхову, он выставил свои обычные требования — тысячу рублей вперед, при этом пятьсот сразу, остальные по сотне ежемесячно, — и когда в апреле он получил из «Зари» первые пятьсот рублей, а потом, хотя и с опозданием, деньги за май, июнь и июль, ему было уже не до «Зари».
"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок.
Александр Исаевич Солженицын — редкий в современной словесности пример писателя-трибуна, писателя-моралиста. Его биография вместила в себя войну и лагеря, Нобелевскую премию и преследования, завершившиеся изгнанием из СССР. 20 лет, проведенные в эмиграции, не разорвали связь Солженицына с родиной — сразу после триумфального возвращения в Москву он включился в общественную жизнь, напряженно размышляя о том, «как нам обустроить Россию». Не смягчая выражений, не стараясь угодить власть имущим, он много раз вызывал на себя огонь критики справа и слева, но сохранил высокий моральный авторитет и звание живого классика современной русской литературы.К 90-летию А.И.Солженицына приурочен выход его первой полной биографии, созданной известной писательницей и историком литературы Л.И.Сараскиной на основе уникальных архивных документов, бесед с самим Солженицыным и членами его семьи.
В «Бесах» Достоевского с пугающей силой предвидения было угадано многое из того, что явила наша последующая история. Однако роман, с навешенным на него ярлыком «махровая реакция», долгие годы принято было клеймить и обличать.Книга Л. Сараскиной рассказывает об историческом, духовном и художествен ном опыте, который заключает в себе роман-предупреждение Достоевского. Деятельность идейных наследников Петра Верховенского и Шигалева прослеживается в России 30-х годов, в ряде других стран, исследуется на материале произведений Е.
Достоевский и современность. Материалы XXVI Международных Старорусских чтений 2011. Великий Новгород, 2012. С. 325–341.
Творчество религиозного писателя Сергея Иосифовича Фуделя (1900–1977), испытавшего многолетние гонения в годы советской власти, не осталось лишь памятником ушедшей самиздатской эпохи. Для многих встреча с книгами Фуделя стала поворотным событием в жизни, побудив к следованию за Христом. Сегодня труды и личность С.И. Фуделя вызывают интерес не только в России, его сочинения переиздаются на разных языках в разных странах.В книге протоиерея Н. Балашова и Л.И. Сараскиной, впервые изданной в Италии в 2007 г., трагическая биография С.И.
Монография о новейших трендах массмедиа и их предыстории. Во второй части речь идёт об историзме в кино и мифологии образа Распутина, сериале и романе «Жизнь Клима Самгина», программах перестроечного ТВ, видеоигре «Мор». Публикуется по решению учёного совета Государственного института искусствознания. Рецензенты: доктор искусствоведения Ю. В. Михеева, канд. филологич. наук А. Г. Качкаева и канд. философск. наук Д. Г. Вирен. Адресовано культурологам, искусствоведам, практикам экранных искусств. Книга содержит нецензурную брань.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».