Федор Апраксин. С чистой совестью - [7]

— Стало быть, народ порешил Петра Алексеевича на царство. Тому и совершиться.

Тут же в палатах объявили думным боярам о приговоре собора. Иоаким благословил Петра на царство, как и положено, московские жители, солдатские полки, бояре, духовенство присягнули новому десятилетнему царю. Тут же определили на службу и стольников покойного царя. Петра и Федора Апраксиных назначили в стольники к Петру, младшего, Андрея, приставили к царевичу Ивану.

Старший Апраксин, Петр, ухмыльнулся:

— Вот нас и разлучили по разным хоромам.

— Вам-то вольготней при государе будет, — шмыгал носом Андрей.

— Оно верно, — согласился степенный Федор, — токмо править-то, видно, царице Наталье Кирилловне выпадет, а при ней умной головы не видать.

У Милославских умных голов хватало. Первенствовала двадцатипятилетняя царевна Софья. Природа обделила ее красотой, но Бог умом не обидел. Время замужества миновало, а царевне без мужа прямая дорожка в монастырь… Другое дело правительницей стать, а честолюбия ей было не занимать. Потому и время не упускала. У кого власть, тому и всласть.

На другой день хоронили царя Федора. В последний путь его из женщин провожали, как и принято было, только вдовствующие царицы Марфа Матвеевна и Наталья Кирилловна. Отпевали в Архангельском соборе. Марфа Матвеевна слегка тронула за локоть Наталью Кирилловну:

— Никак Софья пожаловала.

От входа, не глядя на собравшихся, твердой походкой подошла к гробу царевна Софья. По всем канонам в день похорон царевнам воспрещалось быть на народе.

Выходка падчерицы возмутила Наталью Кирилловну. Взяв за руку Петра, подошла к гробу, простилась с покойным, и они вышли из собора, не дождавшись конца отпевания.

Софья в душе ликовала, а выйдя из собора, обратилась к народу:

— Царица пренебрегла литургией. Враги братца моего Федора отравой извели, а Ивана от царства отпихнули. Куда теперь нам, сирым, податься? Разве в чужую землю?

Ядовитое семя было брошено. Народ начал недоумевать. Взволнованная Наталья Кирилловна советовалась с братом, что-то недоброе затевалось у Милославских.

На другой день царица вызвала Федора Апраксина. Давно она приметила стройного, русоголового, чуть застенчивого и приветливого царского стольника. Не раз забавлялся он с Петром. Слыхала она и про нелегкую судьбу братьев, без отца выросли.

— Федя, тебе наказ мой первый. Скачи без промедления в Кострому. Там в Луховской вотчине боярин Матвеев Артамон Сергеевич. Он еще ни о чем не ведает, а ты ему передай на словах, как есть. Быть ему поскорей на Москве. Худо здесь.

Спустя два дня забродили стрельцы, в Кремле объявились их выборные. Принесли челобитные и жалобы. На площади кричали, размахивая бердышами:

— Извели нас полковники неправдами и безденежьем! Выдайте нам тех воров! Ужо мы с ними посчитаемся!

Испуганная царица Наталья, по совету близких, отдала на суд стрельцов шестнадцать полковников. В одночасье схватили их стрельцы, у Разрядной избы держали на правеже, часами били палками, пока полковники не выкладывали деньги по стрелецким счетам.

Кипение страстей не враз начинается. Главное, вовремя запалить недовольство, а там ветер раздует огонек — и заполыхает пожар…

У Милославских собрались единомышленники — князь Василий Голицын, воевода Иван Хованский.

— Из Твери вести долетели, — начал разговор хозяин Иван Михайлович Милославский, — в путь-дорожку собрался Артамон Матвеев. Прослышал о переменах в Кремле, на подмогу едет.

— Откуда сие? — спросил Голицын.

— Стольник Ивана-царевича проговорился. Его братец оттоль возвернулся, Наталья кликнула Матвеева.

— Стреляный воробей, такого не проведешь, — покачал головой Голицын.

— Нипочем он нынче стрельцам-удальцам, сладят с этим волком, — как всегда, хвастал «тараруй» Хованский.

Милославский криво усмехнулся:

— Твоими пьяными головами надобно верховодить с умом. Наталья вона пожаловала своего сына, сосунка Ивана, в бояре, да еще в оружничьи. К пищалям приставить похотела.

Голицын хитро прищурился:

— Добрый повод стрельцов закипятить. К тому же нарышкинского сподвижничка Юрья Долгорукого стрельцы не уважают…

— Какое там, — в тон ему хрипло проговорил Хованский, — стрельцы только случая ждут порешить его. Я-то ведаю.

— На той закваске и надобно сыр-бор затеять, — жестко подвел черту Милославский. — Весь корень нарышкинский по возможности иссечь. Кричать стрельцам в Кремле следует по списку, наперво означим Артамошку да Иванушку Нарышкина.

Иван Михайлович старался обо всем загодя позаботиться:

— Да не позабыть, где надобно, бочоночек зелья хмельного стрельцам выставить, для затравки духа…

В середине мая по стрелецким слободам проносились верховые с криками:

— Дремите, стрельцы! А в Кремле Нарышкины царевича Ивана кончают. Скоро Артамошка Матвеев до вас доберется, в бараний рог свернет.

Слухом земля полнится. Покатился он по стрелецким слободам, выплеснулся на посады. Затрезвонили колокола набатом по церквушкам. Хватали стрельцы бердыши, копья, кто сабельку накидывал через плечо, бежали, иные уж под хмельком, в Кремль, за ними тянулись посадские. Нападающие всегда одолевают. В палатах Нарышкиных проваландались, когда спохватились, запирать кремлевские ворота было уже поздно. Запрудили стрельцы площадь вокруг Красного крыльца, стучали в затворенные двери, приставляли лестницы, лезли к окнам, ревели в сотни глоток: