Федор Александрович Васильев - [6]

Много дал Крамской Васильеву и как человеку, и как художнику. Едва ли даже Шишкину более был обязан Васильев в своем развитии.

Уроки Крамского не прошли бесследно для Васильева, который, как говорил Крамской, «всегда, по поводу всякого события старается подняться до уразумения общих причин».

Васильев воспринял основные концепции эстетики Крамского и прежде всего его главный завет о служении художника обществу, народу. Причем Васильев, несмотря на свою молодость, умел всегда полученные знания сообразовывать со своими собственными убеждениями и стремлениями. Многое в его взглядах на искусство было оригинальным и новым.

В 1869 году, когда развернулась деятельная подготовка к созданию Товарищества передвижных художественных выставок, в среде будущих передвижников-петербуржцев оживленно обсуждались вопросы, связанные с выработкой программы и устава Товарищества. Вспоминая эти горячие дни, Крамской писал Васильеву, когда его уже не было в Петербурге: «… жаль, что Вас нет. Вы не последний человек, о котором вспоминают при всех вопросах интересных и живых».

Подпись Васильева стоит в числе двадцати трех других подписей художников под знаменитым письмом 1869 года среди имен Перова, Крамского, Ге, Мясоедова, Саврасова. В этом письме группа передовых московских художников обращалась к своим петербургским коллегам с предложением принять участие в организации «подвижной выставки» (эти выставки стали называться передвижными), а также обсудить и дополнить предлагаемый ими «Эскиз проекта подвижной выставки».

Подпись Васильева означала, что он не только «пожелал участвовать в делах товарищества», как говорилось в этом письме, но был одним из создателей Товарищества передвижных художественных выставок, на несколько десятилетий определивших развитие русского искусства по пути реализма и народности.

Когда открылась первая передвижная выставка, Васильев имел моральное право сказать: «осуществилось то, в чем и я чуть-чуть был замешай», видя в успехе выставки и долю своего участия.

Васильев был духовным сыном передвижничества, и его не могли не воодушевить идеалы этого невиданного по своей значимости общественного движения в искусстве.

Васильев стремился к большому, глубоко русскому и ярко народному в своем творчестве. Он отражал характерные мотивы русского пейзажа, типичные условия жизни крестьян; одним из самых тяжелых последствий разорения народного в царской России было бурлачество. Место, которое, как в фокусе, собрало все это, - была Волга.

В 1870 году на все лето едут на Волгу четыре молодых человека: Васильев, И. Е. Репин, брат Репина - студент Петербургской консерватории, и Макаров - однокурсник Репина по Академии художеств. Сборы, путешествие и жизнь на Волге прекрасно описаны Репиным в его книге «Далекое близкое».

Инициатором и организатором волжской поездки был Васильев.

Репин был уже известным художником. В ту пору было ему двадцать шесть лет, Васильев был на шесть лет моложе. И тем не менее вполне сложившийся человек и художник, признанный талант и первый конкурент на большую золотую медаль в Академии художеств, И. Е. Репин с удовольствием советовался с юношей Васильевым, в суждениях которого его всегда поражал «какой-то особый вес».

Еще большее значение для Репина имели работы молодого художника, с которыми он был знаком еще до поездки на Волгу. Однако по-настоящему Репин понял Васильева и подружился с ним на Волге.

Ранее И. Е. Репин занимался пейзажем лишь от случая к случаю. Васильев же имел большой опыт работы на открытом воздухе, по четыре-пять месяцев ежегодно проводил он на этюдах. К моменту путешествия на Волгу Васильев был одним из лучших пленэристов в русском искусстве.

Вспоминая дни, проведенные на Волге, И. Е. Репин писал: «Не прошло и недели, как мы взапуски, рабски подражали Васильеву и до обожания верили ему. Этот живой блестящий пример исключал всякие споры и не допускал рассуждений; он был для всех нас превосходным учителем».

Васильев сразу, буквально на лету, сумел понять то главное, что составляло характер очаровавшей и одновременно опечалившей его Волги: необозримые просторы и бурлачество, и то и другое нашло свое выражение во всех его волжских работах.

Он еще до поездки на Волгу обладал мастерством выдающегося рисовальщика, но после некоторого времени работы на Волге «магический карандаш» Васильева, - как говорил И. Е. Репин, - делает подлинные чудеса.

Поистине неповторимы такие рисунки Васильева, как «Камни и сети», «Деревья и плетень», «Вид реки», «Берег реки», которые хранятся в Государственном Русском музее. В каждом из этих творений Васильева чувствуется филигранная четкость рисунка и вместе с тем убедительно передана материальность и объемность предметов, воздушность пространства. Но главное достоинство этих рисунков в их изумительной простоте и правдивости при всем изяществе формы и поэтичности содержания.

Что, казалось бы, может быть неприглядней и скучней, чем эти острые камни на пустынном берегу или рыбачьи сети, развешанные на кривых палках, которые можно видеть в рисунке Васильева «Камни и сети»? Нет ни резкой светотени, ни даже контрастного сопоставления земли и неба, предметов переднего и дальних планов, нет даже энергичного нажима карандаша или растушевки. Одни карандашные линии - тонкие как паутина. Все выдержано в очень мягких градациях и непритязательно, но именно потому это так глубоко, сложно и по-настоящему красиво. Это почти осязаемые песок и вода, и прозрачные сети; и вместе с тем это образ великой русской реки, песня о Волге, к которой ни одного слова не прибавишь. Тут только необходимое, главное.