Федька - [4]

Федька проснулся. Рядом стоял Сорока.

— Пэ! — повторил Сорока. — Запомни: пэ!

Когда Федька встал, оделся, Сорока сказал:

— Чаю хочешь?

— Ну?

— Тогда вот что: возьми котелок, слетай за водой.

Федька, не глядя, протянул руку.

— Давай!

— Не так, — строго сказал Сорока. — Ты же теперь боец. Становись! Носки врозь! Руки по швам! С-смирно! Ну-те-ка! — Сорока поднял голову, выпятил грудь. — Товарищ ездовой! Приказываю вам отправиться за водой! Как надо отвечать?

— Не знаю.

— А вот как: «Товарищ старшой! Приказано отправиться за водой!» Повтори.

Федька махнул рукой.

— А ну тебя!

— Тогда не надо. — Сорока нахлобучил буденновку, взял котелок. — Сам пойду.

Федька постоял, подождал: не вернется ли? Наконец сказал:

— Ладно. Как там?

Сорока повернулся. Стал во фронт. Отчеканил:

— Товарищ старшой, приказано отправиться за водой!

Федька, глядя на него, тоже вытянулся во фронт.

— Товарищ старшой, приказано отправиться за водой!

— Это — да! — сказал Сорока. — На! Двигай!

Вот день-то какой! И ясное небо и солнце, а не жарко: дует ветер с поля. И в ветре запах земли и запах травы. Где-то кричит птица, а где — не видно. И тоненько-тоненько поет комар. Утро. Лето.

Федька шел садом, шел легко, будто его носило ветром. Ну, день! Вот день-то какой! Федька закрыл глаза, зажмурился. Хорошо! Он ничего не забыл: и как белые налетели, и как батю убили. Помнит. Всю жизнь помнить будет. А только, казалось ему, давно это было. Тогда-то, на селе, был паренек, неказистый, немудреный, деревня деревней — Федька. А теперь, — Федька одернул гимнастерку, выпрямился, — теперь-то вот боец Первой Конной, Трофимов, Федор Трофимыч. Еще б вот коня! Вот еще коня б дали!

Вдруг остановился, насторожился. Близко послышались голоса. Говорил Никита, боец второго эскадрона, и еще кто-то другой, кто — не понять, а голос знакомый.

— Ну, что ты? — говорил он. — Ехал в волисполком. Ну, заехал не туда. За что ж тут к командиру?

— А по каким это делам ехал в волисполком? — сказал Никита.

— А по таким это делам, что у нас кулаки председателя убили, Трофимова, Трофима Иваныча. Может, слыхал?

Что за черт! Кто такой? Федька удивленно обернулся. По боковой тропинке, от сада к дому, шли Никита, рослый боец в черной бурке, и на два шага впереди, ведя в поводу высокого белого жеребца, какой-то парень в синих холщовых штанах, коренастый, крепкий, с красным во всю щеку рубцом.

Федька увидал парня, побледнел, ахнул: «Гришка! Гришка Скобло!» Швырнул котелок. Схватил винтовку, — неподалеку в козлах стояли четыре винтовки, — рванул затвор и, не целясь, торопливо — бах!

— Сдурел? — Никита подбежал, вырвал у него винтовку. — Сдурел, дядя?

— Да это ж беляк! — прерывающимся голосом крикнул Федька. — Да это ж Гришка! Да он же… батю моего убил!

Парень воровато огляделся и вдруг легко, махом, вскочил на коня, поймал повод. Конь от неожиданности вскинулся на дыбы, закружился, заплясал.

— Гляди! — крикнул какой-то боец. — Гляди, Никита! Уйдет!

— Стой! — крикнул Никита. — Стой! Стрелять буду!

Парень осадил коня. Дал повод. На полном карьере пронесся мимо Никиты и Федьки. Свернул к реке. Протопал по мосту. И скрылся. Пропал.

— Держи! — крикнул Никита. — Держи, ребята!

Со всех сторон, стреляя на ходу, бежали бойцы.

— Стой! Держи!

— Федька! — Откуда-то вынырнул Сорока. — Федька!

— Ну? — сказал Федька. — Чего?

— Ты что наделал-то?

— А что?

— Эх, брат, беда! — Сорока чуть не плакал. — Иди! Командир зовет!

Командир эскадрона, Давыдов, сидел в большой комнате за большим столом, что-то писал. На подоконнике, руками обхватив колени, сидел комиссар, Матвей Иванович. Сидел, трубку курил.

Федька несмело приоткрыл дверь. Вошел. Давыдов, не глядя, кивнул:

— Садись.

Федька сел.

— Так, так, — проговорил Давыдов, не отрываясь от бумаги. — Так, так…

«Что так?» подумал Федька.

— Плохо… — пробормотал Давыдов, продолжая писать. — Плохо, брат, плохо…

Вдруг бросил перо. Поднял голову.

— Плохо ты, брат, стреляешь! За десять шагов и не попал! Куда это годится?

«Вот он о чем!» Федька повеселел.

— Ничего, — сказал он, — в другой-то раз не уйдет!

— А что?

— А голыми руками задушу!

— Что ты? — сказал Давыдов. — Где тебе против него?

Федька даже привстал.

— Это мне-то?

— Это тебе-то.

— Да попадись он мне другой раз! Раз-зорву!

— Так, — сказал Давыдов. — Молодец. Сила парень. — Опять взялся за перо. Что-то зачеркнул. Что-то подчеркнул. Отодвинул бумаги. — Сила-парень, — повторил он. — А, между прочим, из части-то погоню. В три шеи погоню.

— Это кого? — сказал Федька.

— Это тебя.

— Чего?

— Того, — сказал Давыдов. — Мы с тобой тут всё шутки шутим. А ведь дело-то не шуточное. Ты мне скажи-ка вот что: на каком это ты основании стрелял в этого… как его… в Гришку?

— А как же его? — Федька растерянно поглядел на комиссара, но тот молчал.

— Да ты-то почем знаешь, как его? — сердито сказал Давыдов. — Ты тут кто? Командир? Комиссар? Порядки новые наводишь? Раз человека задержали — должны его доставить в штаб. А самовольно стрелять никто не имеет права. За это, знаешь, что? За это под суд!

Скрипнула дверь. Вошел Потапов, комвзвода.

— Не догнали, товарищ командир. Ушел.

— Кто был на карауле?

— Бондаренко.