Федерико Феллини - [93]

— Какие воспоминания связаны у вас с этим фильмом, за который Феллини получил своего первого «Оскара»?

— Федерико хотел снять «Дорогу» сразу после «Белого шейха». Но ему не удалось тогда договориться с продюсерами, и он занялся сначала «Маменькиными сынками». После успеха, завоеванного «Маменькиными сынками» на кинофестивале в Венеции, все стало гораздо проще. Дино Де Лаурентис и Карло Понти подписались под контрактом, но они не хотели, чтобы мне доверили главную роль в «Дороге», поскольку я не была красоткой в стиле пин-ап[76], как было модно в те годы. Федерико все-таки настоял на моей кандидатуре. Я не знаю, может быть, именно это произвело на него впечатление, но Джузеппе Маротта, писатель, бывший к тому же кинокритиком в «Эуропео», написал ему письмо, в котором говорилось: «Дорогой Федерико, ты знаешь, что я не испытываю отвращения к шутке, но это лишь потому, что я веду рубрику, которая претендует на то, чтобы считаться развлекательной. Я и над тобой подтрунивал тоже, но это совсем не значит, что я тебя не уважаю. Что же касается Джульетты Мазины, то я готов поставить на нее все вплоть до одежды, надетой на мне. Это великая актриса, рожденная для кино, как Гарбо, как Бетт Дэвис, как (если не учитывать пол) Гари Купер». Мы начали работать над фильмом еще до того, как я подписала контракт. Его мне предоставили лишь тогда, когда представитель «Парамаунта», а именно человек, ответственный за распределение ролей в картине, увидел первые отснятые кадры. Мой гонорар за эту работу равнялся четырем с половиной миллионам.

— Как этот фильм был принят на фестивале в Венеции?

— С одобрением и осуждением одновременно. Левая итальянская пресса вела себя очень сдержанно. После «Белого шейха» и «Маменькиных сынков» для них был непонятен такой фильм, как «Дорога». Но за рубежом, в Париже, Лондоне, Мюнхене, Кёльне, Лос-Анджелесе его принимали с триумфом.

— Где именно показывали фильм в Париже?

— В концертном зале Плейель, но я там не присутствовала. Я не смогла в тот раз поехать — у меня была очень высокая температура. Федерико звонил мне каждые четверть часа и рассказывал, как проходит показ. Зал был переполнен. Также нужно сказать, что Франсуа Мориак написал восторженную статью о картине, которую он посмотрел в Венеции. После первой части публика разразилась аплодисментами, и до самого конца люди выкрикивали: «Джульетта! Джульетта!» На следующий день наши фотографии были на обложках всех французских журналов. Меня сравнивали с Жаном Луи Барро, с Марселем Марсо.

— «Дорога» имела такой же успех в Лондоне, как и в Париже?

— В Лондоне «Дорогу» показывали в рамках Фестиваля итальянского кино, организованного послом Манлио Брози в здании итальянского посольства. Присутствовал весь цвет итальянского кинематографа: Росселлини, Висконти, Антониони, Джерми, Латтуада, были Софи Лорен, Джина Лоллобриджида, Элеонора Росси Драго — столько женщин, разительно отличавшихся от меня самой и моей Джельсомины. Но присутствовали также и наиболее важные официальные лица Великобритании: королева Елизавета и принц-консорт Филипп Эдинбургский, принцесса Маргарет и придворные сановники. Впервые английские монархи, после санкций, которые они декретировали против фашистского правительства, ступили на итальянскую территорию. Я ужасно волновалась и ощущала себя настоящей Золушкой. Появлению английской королевы предшествовала конная стража. «Дорогу» показывали на закрытии фестиваля. Я запомнила, что в тот вечер на королеве Елизавете было розовое платье, расшитое цветами того же цвета. На голове была ослепительная диадема. На мне было платье из белого тюля, расшитое серебром, в котором я была в Венеции. Королева произвела на меня огромное впечатление: было видно, что под роскошным нарядом скрывается очень простая женщина с непринужденными манерами. Обычно режиссеры и актеры проходят на балкон, но когда мы с Федерико приехали, мест уже не было, и мы сели в первом ряду партера. Публика начала аплодировать уже во время показа фильма и разразилась оглушительными овациями по окончании. Люди кричали: «Жасмин! Джельсомина!» Одна женщина сняла свое ожерелье — из старинного серебра с зелеными камнями — и вручила его мне со словами: «Это для Жасмин». Но нас с Федерико не пригласили на гала-ужин в честь монархов. Ведь мы не были достаточно важными персонами.

— Какое впечатление осталось у вас от церемонии, на которой вручали «Оскар» Феллини?

— До того как мне отправиться в Лос-Анджелес, я ездила в Амстердам на демонстрацию «Дороги». В мою честь был устроен гала-вечер, на котором присутствовали Джулиана Голландская и ее муж. Королева Голландии тоже показалась мне очень простой. Помню, на ней был костюм темного цвета. У нее был вид добропорядочной горожанки, в ней не было ничего королевского.

— Как прошло путешествие в Лос-Анджелес?

— Это было и для Федерико, и для меня большое, выдающееся приключение. Я чувствовала себя Алисой в Стране чудес. На мне было все то же платье из белого тюля, но теперь я набрасывала на него не короткую накидку из красной тафты, как раньше, а жакет из горностая, который подарил мне Федерико. «Дорогу» уже показали в Лос-Анджелесе, и люди узнавали меня на улице. Но они думали, что Феллини действительно нашел меня в цирке и приодел для этого случая. На афишах я была раскрашена, как клоун. Для меня было настоящим шоком внезапно оказаться в компании легендарных личностей, населявших в детстве мое воображение. Я не знала, куда смотреть, и постоянно вертелась во все стороны. Потрясшим меня более всего актером был Кларк Гейбл. Здесь тоже публика начала аплодировать уже во время показа фильма. Здесь тоже кричали: «Жасмин! Жасмин!» по окончании. В какой-то момент я вдруг заметила, что одетая в муслин дама улыбается мне очень ласково. Я спросила себя, кто же это такая, и через минуту, как будто в голове у меня сверкнула молния, я вспомнила, что это была исполнительница главной роли в картине «Звезда родилась» — Жанет Гейнор. Газеты сравнивали меня с немым комиком Гарри Лангдоном, и особенно с Чаплиным. Мне это было немного неприятно. Я боялась, что Чаплин подумает, что я хочу использовать его легендарное имя. Эти опасения длились долго, в течение почти десяти лет, пока в 1966 году Чаплин не написал в «Нью-Йорк тайме»: «Это актриса, которой я восхищаюсь больше всего».