ФБ-86 - [5]

— Сэр, мне не хотелось бы спорить, но я думаю, что в ваших словах есть противоречие, — твердо сказала Эстер.

Голубь вопросительно посмотрел на нее.

— Ненавидеть фашизм вообще, не затрагивая конкретных лиц, носителей фашизма, нельзя. Ненавидеть идеи и любить тех, кто их придумал и применил на практике, — здесь не сходятся концы с концами. Что может дать абстрактная ненависть к фашизму? Ничего! Фашизм стал действительностью в результате деятельности его носителей…

— Я вижу, с вами трудно спорить, — засмеялся профессор, — Я далек от политики. Возможно, причиной этого является то, что с политикой связаны различные ужасные вещи. Намного лучше сфера науки, эти клетки, пробирки, все то, что открывает нашему взору микроскоп. Вот что, дорогая. Отложите на завтра наши заметки. — Профессор встал.

Эстер собрала листки с записями, лежащие на столе, и положила их в желтую пластмассовую папку. Некоторое время задумчиво рассматривала папку и, улыбнувшись, спросила:

— Сэр! Мы еще не дали нашим опытам названия. Что написать на папке?

Голубь задумался.

— Напишите «ФБ-86», — сказал он потом. — Если не ошибаюсь, мы начали эти опыты восемьдесят шесть дней назад?

— Да, — ответила Эстер, — восемьдесят шесть дней. А теперь, сэр, позвольте обратиться к вам с просьбой.

— Пожалуйста, — приветливо сказал ученый.

— Помогите Краснаю. Будет ужасно, если его исключат.

— Что вы, дорогая! Неужели вы действительно думаете, что с Краснаем может случиться какая-то беда! Это же талантливый студент нашего университета. Ставить вопрос о его исключении можно было бы только в том случае, если бы он допустил грубое нарушение правил. Насколько я его знаю, на это он не способен.

— Спасибо, — сказала Эстер.

Она взяла карандаш и вывела на папке «ФБ-86. 1949».

Голубь провел девушку к парадной двери. Эстер попрощалась и быстро пошла по утрамбованной садовой дорожке.

Эстер охотно приходила к профессору. Ей нравилось бывать у него. Иногда они долго гуляли по саду. Ученый увлеченно показывал ей свое маленькое царство. Он сам ухаживал за садом. Это было для него приятным отдыхом. Сад был хороший, благоустроенный. Несмотря на осеннюю пору, густым, зеленым ковром расстилалась трава. Только пожелтевшие и рыжеватые опавшие листья напоминали о том, что лето закончилось.

Не доходя до поворота дорожки, Эстер оглянулась, чтобы по привычке еще раз помахать на прощание профессору. Она подняла руку, улыбнулась. Голубь стоял в дверях виллы. Он тоже махнул Эстер рукой, дождался, пока девушка скрылась за поворотом, и зашел в дом.

Эстер быстро направилась к автобусной остановке. Она думала об Иштване.

Только бы все обошлось хорошо. Бедняга! Он так одинок. Живет на стипендию. Она верит ему. Правда, иногда он ведет себя несколько странно. Сторонится женщин. Кроме учебы, увлекается только спортом, но и то не ради соревнований или спортивной славы. На соревнованиях он так бросил на ковер чемпиона университета Гевеша, словно это был мешок с картошкой. Ребята говорят, что по вольной борьбе Иштван мог бы быть чемпионом страны, но он и слушать не хочет об участии в крупных соревнованиях. Да, странный парень.

Девушка решила пройти до следующей остановки… На углу, у кондитерской, она неожиданно встретила Иштвана. Лицо парня было мрачное, озабоченное.

— Иштван! — схватила его за руку. — Ну как?

— Исключили, — сказал Иштван глухим голосом и отвернулся.

— Это невозможно! — прошептала Эстер, все еще крепко сжимая руку Иштвана. — Что же делать?.. — спросила после короткой паузы.

— Пойду к Голубу, — вздохнул парень.

— Пойдем, Иштван, выпьем кофе, — предложила Эстер. — Все равно Голубь сейчас ужинает. Потом пойдем к нему.

— У меня нет денег, — отказался Иштван.

— Ничего, у меня есть. Пойдем.

Они зашли в кафе. Эстер заказала черный кофе.

— Эстер, — сказал парень, — мы уже давно знакомы. Скажи, ты считаешь меня негодяем? Или врагом? — он с надеждой смотрел на девушку, словно от ее ответа зависело его будущее.

— Нет. Я знаю тебя честным человеком. Но ты совершил ошибку, не написав всего о своем отце.

— Поверь, дорогая Эстер, — перебил Иштван и посмотрел на нее своими голубыми глазами. — До 1946 года я ничего не знал о нем.

— А Каллош говорил, что ты высказывался против советской науки?

— Говорил. Это еще больше осложнило мое положение.

— Но это ложь! За что только сердится на тебя этот Каллош?

— Не понимаю, — развел руками Иштван.

— Я говорила с Голубем, — сказала Эстер. — Он обещал помочь.

— Что ты ему сказала?

— Только то, что сегодня дисциплинарная комиссия рассматривает твое дело.

— Я тоже говорил ему об этом, — сказал Иштван.

— Ты знаешь, какой он невнимательный. Сразу же забыл. Он не понимает, за что ты возненавидел своего отца. По его мнению, отца нельзя ненавидеть. Мы еще поспорили с ним.

— Многие не могут этого понять. А ты понимаешь? — обратился он к девушке.

— Да, — твердо ответила Эстер.

Они долго молчали. На улице уже вечерело. Засветились на стенах бра, и приятный полумрак окутал людей.

— Пойдем, — сказал через некоторое время Иштван. — У тебя хватит денег, чтобы рассчитаться? Потому что если нет, нам придется остаться здесь, — добавил он с горькой усмешкой.