Фазовый переход. Том 2. Миттельшпиль - [102]

«Стоп, стоп, – мелькнула хвостиком мысль. – Карманы, говоришь, пустые? А доллары тогда откуда?»

Об этом он вполне дружелюбно спросил Михаила, даже ещё полную стопку налил, чтобы, значит, зла не держал.

…Не следует всё же забывать, что Волович, при всех его негодяйских качествах, был человеком из следующего столетия, на генетическом уровне усвоивший его ни с чем не сравнимый опыт. Об истории, в том числе и новейшей, и о психологии знал больше, чем все здешние учёные и политики. С теми аспектами этих наук, о которых в двадцать седьмом году ещё и задумываться не начали.

Поэтому дать нужный ответ ему труда не составило.

– Когда в тюрьме переобувался, под стелькой бумажку нашёл. Как туда попала – понятия не имею. Но довольно давно она там лежала – сильно грязная и на сгибах потёртая была. Воняла, прошу прощения. Мыть пришлось и сушить, да и то кассирша в Торгсине долго купюру в руках вертела…

– Ботинки ж ваши были?

– Мои, без сомнения. Понял, о чём вы. Значит, сам я деньги туда и положил. Когда и зачем – упаси бог, не знаю. Не помню и этого.

– Почему «упаси»? «Ей-богу» надо говорить, – машинально поправил Ардальон.

– Наверное, вы правы. Но уж как сказалось. А знаете что? – вдруг загорелся идеей Михаил. – Давайте вместе моей загадкой займёмся. Как Шерлок Холмс и Ватсон у Конан Дойла. Вы заинтересованы, а уж я – неизмеримо больше хочу истину, значит, установить. Я буду вам говорить всё, что вспомню, вы – анализировать и силлогизмы строить.

– Слышь, Шило, а парень дело говорит, – вдруг вмешался Выдревич. – Забить его мы завсегда сможем, хоть насмерть, а кому от этого лучше станет? А если вместе помаракуем, он, даже если и вражина настоящая, куда больше вольно или невольно выболтает, да и нас на мысли какие наведёт…

– Какая из него вражина? – резонно спросил Лютиков. – Ни беляк, ни из троцкистов, на простого вора – и то не тянет. Просто – «Таинственный незнакомец». И ты, Тормоз, сегодня же найдёшь в своих энкапээсовских больницах самого лучшего психиатра. Или правда, самого Ганнушкина – пусть они этого перца нам на молекулы разложат…

Вагон, после короткой остановки на каком-то полустанке, вышел за пределы очень тогда компактной Москвы, фактически – в пределах Окружной железной дороги, и резвее застучал колёсами по частым стыкам. За окнами потянулись то берёзовые, то осиновые, то еловые перелески.

– Мне вот чрезвычайно интересно, как это при полной потере памяти вы ухитрились сохранить свою личность нетронутой, и даже такие хитрые вещи не забыли, что такое доллары, как их до «товарного вида» довести, куда с ними бежать и на что потратить… Удивительная прямо избирательность, – задумчиво сказал Выдревич, вернувшийся к уже затронутым Воловичем моментам. Сейчас он как-то незаметно утратил вид жестокого пыточных дел мастера и стал вполне располагающим к себе путейским инженером. – Правда, я и не психиатр. У них там, бывает, такое случается…

– Меня тоже это удивляет. Знаете, есть впечатление, что в меня будто какая-то программа вложена… не та, о которой вы подумали, – предупредил Волович, заметив недоумение в глазах собеседников, – не школьная программа и не какая нибудь «Готская»…[173] В моём понимании «программа» – это нечто вроде диска, что вставляется в «механическое пианино». Понятно? Или проще сказать – как бы глубоко загипнотизирован я. Велено всё лишнее забыть, а что для чего-то нужно – оставили. И я ни малейшего понятия не имею – человек ли я ещё или неведомо чей инструмент, умеющий говорить и двигаться…

«Вон как хорошо завернул! – с гордостью подумал Михаил. – Пусть теперь мозгами ворочают. Объясню им, что самое правильное теперь – ждать, когда «программа» снова себя покажет. То есть повторить то, до чего Агранов уже додумался…»

Но Лютиков и без него понял, к чему клонит непонятный персонаж. Только подобный вариант его совсем не устраивал. Ждать неизвестно чего, неизвестно сколько и что получить взамен? Пшик! Как в известной сказке?

Дверь, ведущая в тамбур, тихо открылась, и в салон неуловимо-стремительными движениями, словно бы даже и несвойственными обычным людям, скорее – каким-то тропическим змеям, втекли сразу три человека, вооружённых короткими пистолет-пулемётами, раза в три более компактными и лёгкими, чем американский «Томпсон», чудо техники двадцатых годов.

– Всем не двигаться, – скомандовал один из ниоткуда возникших бойцов, лицом удивительно напомнивший Воловичу тех морских пехотинцев, что защищали дачу президента во время неудачного путча. – Руки за голову. Все! Стреляем по коленям, если что, а это больнее, чем в лоб…

Спорить никто не стал, только у Лютикова быстро-быстро задёргалась щека. Застарелый тик, в нормальных обстоятельствах себя не проявлявший. Волович как-то сразу понял, что для него, похоже, события поворачиваются к лучшему. Эти парни с автоматами, похожими на милицейские «АКСУ», явно из «нашего» времени.

Но вошедший вслед за ними человек к «нашим» никак не относился. Одетый в элегантное сиреневое летнее пальто, широкополую шляпу, с лицом «нордическим», но вполне современным для начала двадцатого века, с пронзительно-синими глазами, он вызывал невольное уважение и некоторый холодок в животе.