Фаворитки. Соперницы из Версаля - [99]

– оказываются на дне аквариума с рыбками.

Друзья становятся врагами, а враги – друзьями. Повсюду. Мы работаем над новым союзом с Австрией, давним, непримиримым врагом Франции. Вместе мы встанем против Пруссии и ее все укрепляющейся дружбы с Англией. Этот новый союз нам весьма кстати: британская агрессия на наши колонии в Северной Америке и Африке все возрастает, а Пруссия продолжает размахивать саблями на севере Европы. Боюсь, что очередной войны не избежать.

Переговоры ведутся в абсолютной тайне: в них принимают участие только мы с Луи, Берни в Венеции и Стенвиль в Риме. Это так возбуждает, когда не посвящаешь в свои планы даже самых влиятельных министров, включая Аржансона, держишь их в неведении. Мы общаемся напрямую с императрицей Марией-Терезой в Вене; она пишет мне письма и называет кузиной.

Иногда я вспоминаю то время, много-много лет назад, когда я озвучила свою первую политическую просьбу – избавиться от Орри. А теперь я ищу способ, как перекроить карту Европы, если не всего мира.

Ах, если бы только эти глупые девки оставили меня в покое!

Действие V. Марианна

Глава пятьдесят третья

– Ох, как мне скучно! Так скучно, скучно, скучно! – Я с размаху сажусь на диван, протягиваю руки в мольбе, мягкие подушки не дают мне упасть.

– Марианна де Майи! – резче, чем обычно, укоряет меня матушка. – Убери ноги с дивана.

Я полуоборачиваюсь.

– Но мне скучно! – опять начинаю скулить я. – Что же мне делать?

– Быть может, тебе и скучно, но от этого ты не перестаешь быть дамой, – решительно произносит матушка.

Я соскальзываю с дивана и головой практически касаюсь пола.

– Убери ноги! Я вижу подошвы твоих тапочек. Они грязные.

– Только потому, что у меня всего две пары, – бормочу я, сажусь и откидываю голову назад. Я изучаю потолок: даже ангелы кажутся скучными. – Я умираю, просто умираю от скуки.

Моя сестра Таисия говорит мне, чтобы я не преувеличивала, и опять погружается в вышивание. Наша мать, женщина сдержанная и утонченная, временами говорит: трудно поверить, что я ее дочь, и удивительно, как из одного монастыря вышли две настолько разные сестры.

– Почему бы тебе не помочь мне и Таисии с подушечками? – говорит мама, хотя она прекрасно знает, что я терпеть не могу шить. – Я обещала дофине, что по крайней мере две будут готовы ко Дню святителя Иринея![17]

– Не-е-е-е-ет, – продолжаю стенать я. – Ты же знаешь, что я не люблю шить. Ох! Как бы мне хотелось прислуживать дофине или даже кому-то из принцесс. Тогда, во всяком случае, я не маялась бы от скуки. А сейчас я – никто! Никто!

Таисия фыркает:

– Могу заверить тебя, дорогая сестрица, что быть придворной дамой у мадам Аделаиды – это и есть воплощение скуки. Даже матушка, как известно, жалуется, когда прислуживает дофине.

– Но тебе, во всяком случае, есть чем заняться. Можно подружиться с другими дамами, жить поближе к королевской семье, первой проходить и садиться, иметь покои в Версале. Ах! Почему жизнь так несправедлива! – Я беру лежащую на столике книгу, но, вздрогнув, отбрасываю ее: «Трактат об отношении к парламентским договорам».

– Замолчи, Марианна. Иногда ты говоришь глупости. Матушка, может, здесь вышить темно-синим и голубым по краям?

Я скатываюсь с дивана и подхожу к Таисии:

– Почему ты меня не попросила о помощи? И почему листья у аканта синие? Всем известно, что они зеленого цвета. Иногда бывают коричневыми.

Таисия не обращает на меня внимания и повторяет свой вопрос матери.

– Бери потемнее, – спокойно советует матушка. – Свои я вышиваю именно таким. – Она поворачивается ко мне: – Дорогая, ты бы просто возненавидела службу при дворе. И ты слишком много болтаешь; придворные должны быть спокойными и не слишком разговорчивыми. Но я обещаю, как уже обещала ранее, что использую все свое влияние, дабы обеспечить тебе место, как только у меня появится хотя бы малейшая надежда, что ты не запятнаешь честь нашей семьи.

– Но я не болтлива! – восклицаю я. – И умею хранить секреты, ты никогда не узнаешь, что Полиньяк рассказал мне о своей сестрице. И, кроме того, тетушка Диана – камер-фрейлина дофины, а она болтает больше моего. Ты сама однажды назвала ее пьяной сорокой, потому что она слишком много говорила.

– Да, бедняжка дофина, она так же любит христианские муки, как и сама королева, – загадочно произносит мама.

– И ты даже не можешь представить себе, насколько это низко и по-лакейски, – добавляет Таисия. – Мадам Виктория никогда не закрывает рот, когда ест, и она чавкает за столом, как… как… как какое-то животное, наверное. Хотя, признаться, я не видела, как едят животные.

– Дорогая моя, нельзя так говорить о королевских дочерях, – пеняет Таисии ее супруг Монбаре, который, глубоко задумавшись, стоит в углу у окна и смотрит на двор. – Именно подобные разговоры и препятствуют нашему продвижению при дворе. Служить королевской семье – значит служить нашему народу. Мы уже много об этом говорили, и тем не менее ты продолжаешь упорствовать в своих заблуждениях.

Таисия одаривает супруга мимолетным взглядом и возвращается к шитью.

– А мне кажется, что здесь лучше будет смотреться голубой, но я сделаю, как вы советуете, матушка. – Таисия никогда не жаловалась на свой брак, но однажды она назвала своего супруга белкой, потому что он всегда куда-то карабкается, и высшее общество не исключение. Хотя Таисия теперь графиня де Монбаре, она никому и никогда не позволяет забыть, что она из рода де Майи.