Фаворитки. Соперницы из Версаля - [130]

– Отлично! – одобряет Беатриса, а Мири вскрикивает и стонет:

– Сир, не нужно, даже в шутку!

– Если вы умерли, – продолжает Беатриса как ни в чем не бывало, не обращая внимания на Мири (они друг друга не слишком-то любят, Мири однажды назвала Беатрису «жутковатой кобылой»), – вам придется уйти из-за стола. Однако же нельзя оставлять без внимания правосудие. Прежде чем пасть от подмигивания, внимательно смотрите на всех присутствующих, и если вам удастся схватить виновного – или того, кого вы считаете виновным, – вы вправе его обвинить. Если вы угадали правильно, вы выиграли. Но вот если вы ошиблись… что ж, есть и другая форма гибели – вы тоже выходите из игры.

– Lettre de cachet за ложный донос! Великолепно! – приходит в восторг Луи, и я вижу, что ему действительно интересно. Придется и мне погрузиться в эту нелепую и совершенно неподобающую игру. Я посылаю Беатрисе милую улыбку и благословляю всю эту торжественную процедуру.

– Будем теперь играть! – Король хлопнул в ладоши, и ливрейный лакей в перчатках раздал карты четырнадцати гостям.

Я тоже беру – выпала пятерка пик, – но нет, участвовать в этом я не смогу. Поднимаюсь с кресла и смотрю на Беатрису и на дальний конец стола.

– Друзья, позвольте мне усилить зловещую атмосферу этого вечера. Я выхожу из игры, и таким образом играющих остается тринадцать – более зловещего числа и не подберешь.

– Ах нет, маркиза, не уходите, – просит Мири и смотрит на меня с тревогой.

– Как на Тайной вечере, – скорбно произносит Бово. – И все мы знаем, чем тогда кончилось дело.

– Дорогая моя, оставайся и играй, – ласково говорит Луи. В былое время сердце у меня непременно екнуло бы, когда я увидела бы на его лице неподдельную нежность, но только не сегодня. – Милая, тебе нездоровится?

– Нет-нет, я здорова. Вполне здорова.

– Мадам, если убийцей окажусь я, то твердо даю вам слово, что вы самой последней погибнете от моего подмигивания. – Шуазель, как всегда, остается галантным кавалером, а Онорина искренне встревожена.

– Маркиза, не уходите, – шепчет она еле слышно, мягко беря меня за руку.

– Позвольте мне все же уйти. Так, немного разболелась голова, ничего страшного. Оставляю вас развлекаться.

Мне хочется добавить: «Тринадцать обреченных», – но я сдерживаюсь. Сделав реверанс и выдавив бледную улыбку, я удаляюсь. Понимаю, что завтра весь двор только об этом и будет говорить. Они придумают, что мы с Беатрисой соперницы, станут говорить, что я стала слишком стара, слишком набожна. Будут плести небылицы и сплетничать без толку, но очень мало кому придет в голову истинная причина – простая, но кажущаяся невероятной: мне все это стало безразличным.

Сознание этого дает мне свободу, оно как глоток чистого воздуха, и все мои тревоги тут же улетучиваются. «Как странно, – думаю я, проходя по затихшим в ночи коридорам дворца в сопровождении только моего конюшего, который несет зажженную лампу, – какое необычное ощущение». Мы проходим мимо двух лакеев, которые несут громадную ветвистую люстру, и в темноте мелодично позванивают хрустальные подвески. Поравнявшись с нами, они останавливаются и кланяются, по-прежнему держа на весу свою ношу. Спускаюсь в свои апартаменты и позволяю нежным, умелым рукам служанок приготовить меня ко сну.

Когда Николь задернула занавеси над ложем и я осталась одна в тишине спальни, в голову приходит мысль: ведь если мне отныне все безразлично, то не будет ни дворцовых баталий, ни схваток с соперницами – ничего из того, что поддерживало мою силу.

От Абеля де Пуассона, маркиза де Мариньи, директора королевских строений

Шато Менар, Менар, Орлеан

5 мая 1761 года

Дорогая сестра!

Я завершил инспекцию, которую проводил в Менаре. Здесь очаровательный замок, который вполне возместит тебе потерю Бельвю и Креси, поэтому я советовал бы тебе приобрести его. Не сомневаюсь, что война скоро закончится и тогда они (все равно, кто именно) гораздо меньше будут возражать против того, чтобы ты обставила замок в соответствии со своими вкусами и желаниями.

Я знаю, что и ты, и король тяжело переживаете смерть маленького герцога Бургундского. Это, конечно, трагедия, но надлежит рассуждать с практической точки зрения. Подрастают еще три мальчика, и герцог Беррийский, пусть далеко не такая яркая звезда, какой был его старший брат, со временем вполне сумеет отвечать тем требованиям, которые предъявляются к монарху. И коль уж вы затевали брак с австрийским императорским домом, то эти планы, несомненно, могут распространиться и на следующего по старшинству брата?

Говоря об этом, я должен одновременно заметить, что никак не могу согласиться с мадемуазель де Тальмон-Тремойль. Ее семья противится захоронению маленькой Александрины в крипте церкви рядом с останками их предков, а это совершенно неприемлемо. Ты ведь не забыла их жестоких насмешек, что, мол, благородные кости де Ла Тремойлей оскорблены соседством с рыбьими костями?

Я получил очередное – и очень неприятное – письмо от графа де Матиньона, который жалуется на кроликов герцогини де Мирпуа. Вся эта история очень мне надоела, и я даже не знаю, каким образом можно решить дело. Подозреваю, что Матиньон не столько разгневан всерьез, сколько просто мается от скуки. Подумай, пожалуйста, о том, чем его можно успокоить. Может, предоставить ему новые апартаменты во дворце? Вскоре могут освободиться комнаты, занимаемые герцогиней де Дюра: я слышал, что она по-прежнему кашляет и легче ей не становится.