Фаворит императрицы - [107]

– А ну прочь! – Он успел выхватить шпагу, но тут же получил сильнейший удар по затылку.

Последнее, что ухватил его гаснущий взгляд, было лицо склоненного над ним человека, один глаз, любопытный, был широко раскрыт, а другой наполовину прикрыт дряблым веком.

– Ах ты, каналья, – прошептал Матвей и потерял сознание.

6

Войдя в костел, Родион не стал искать ксендза. Вот ужо Матвей подойдет, тогда… Он был участником событий, ему и начинать разговор.

Костел был стар, огромен, гулок, как вечерний лес, его колонны напоминали золотые на закатном солнце сосны. Витражи сияли радугой. Высоко вверху на перекладине был водружен крест с телом Спасителя. В алтарной части разместились скульптуры святых, тяжелые каменные складки их одежд, казалось, шевелились от легкого сквозняка. «Удивительно богатый храм для скромного местечка», – подумал Родион, присаживаясь на скамью.

В двух шагах от него на подносе горели воткнутые в песок свечи. Трепетный, нервный огонь их, как ни странно, успокаивал. Смотреть на огонь, как и на бегущую воду, можно бесконечно. Родион потерял всякое представление о времени, а когда очнулся, заторопился было, надо позвать Матвея, что-то его долго нет, но тут увидел, как из алтарной части вышел ксендз и неторопливо направился в его сторону.

Ксендз был уже не молод, широкоплеч, с лицом, которое принято называть простонародным, крепко скроенное и блещущее красотой, оно выглядело и умным, и значительным, словом, вызывающим к себе доверие. И еще отметил Родион, ксендз был совершенно лишен суеты, каждое движение его, поворот головы, сказанное слово исполнены особой значительности.

– Вы ко мне? Я слушаю вас.

– Я приехал из Петербурга с торговой миссией. Я русский, православный.

– Все мы равны перед Господом. Чем я могу вам помочь?

Обстановка костела настраивала на торжественный лад, и фраза, которой Родион предварил свою просьбу, тоже выглядела высокопарно.

– Вы можете восстановить попранную справедливость.

Казалось, ни один мускул не дрогнул на лице ксендза, но на нем появилось выражение сомнения, а может быть, грусти.

– Ваша торговая миссия сопряжена со столь сложным делом? Справедливость – тяжелая ноша. Кто же вас обидел?

– Меня никто не обидел. Обидели, как я уже говорил, справедливость. Я хотел бы у вас узнать подробности о событиях годовой давности. Я имею в виду карету, полную трупов. Среди убитых был мой соотечественник. – Родион уже решил, что отсутствие Матвея, пожалуй, скорее пойдет на пользу, чем в убыток. Матвей несдержан, начал бы здесь руками махать.

И ксендз рассказал: год назад неизвестный молодой человек привез из лесу неизвестную карету, в которой было семь мертвецов. Среди убиенных находился княжич Онуфрий Гондлевский – краса и гордость славного старинного рода. Его похоронили в семейном склепе. Рядом со склепом нашли вечный покой двое гайдуков из свиты княжича. Четырех убитых иностранцев предали земле днем раньше. По данным незнакомцем сведениям, это были шевалье де Сюрвиль, слуга его, кучер, а также некий русский. Появление такого большого количества трупов вызвало переполох в округе. Вначале хотели похоронить всех чужестранцев в одной общей могиле. Но ксендз этому воспротивился. За погребение щедро заплатили, поэтому были заказаны хорошие гробы и каждый из убитых удостоился собственной могилы и креста.

– Кто-нибудь занимался расследованием этого дела?

– Я предпочел бы не говорить об этом, – мягко заметил ксендз. – Видите ли, князь Гондлевский, уже очень немолодой человек, слишком тяжело переживал смерть сына, которая имела косвенное отношение ко всей этой истории. Князь приказал ни под каким видом не напоминать ему о кровавом происшествии в лесу.

– Я остановился в гостинице «Белый вепрь». Там между делом услышал, что на кладбище появилось привидение или что-то в этом роде.

– Ну, это полная несуразица. Простые души заражены суевериями…

– И все-таки я вас очень прошу рассказать об этом.

– Не пристало священнослужителю повторять байки простецов, но в видах справедливости, пожалуй, можно преступить запретную черту. – Ксендз выглядел совершенно серьезным, и только в бойком перестуке четок Родиону слышалась насмешка.

Насмешлив был и рассказ старого ксендза. Лицо его было невозмутимо, но тон, с которым он произносил слова, интонация говорили, что он не верит ни в какие чудеса.

Картина получалась такая: хромой, живущий при костеле сторож, пьяница и пустобрех, раззвонил по всей округе, что на могиле у француза «не чисто». Сам он, надо отдать справедливость, рассказал про это только двум или трем собутыльникам, и то «под страшным секретом», а уж собутыльники постарались виденное в пьяном бреду сделать достоянием общественности: вначале над могилой вспыхивает мертвенный голубой свет и стоит как бы венчиком, потом могила начинает колыхаться, образует небольшую воронку, из этой воронки выходит мертвая рука, а затем вылезает «сам» и начинает с леденящими душу завываниями бродить среди могил.

– Такие истории любят рассказывать дети, чтоб попугать себя перед сном, – вставился Родион.

– Вы не верите этому рассказу, и правильно делаете. Есть разумные люди и в нашей деревне, – согласился ксендз. – Слушайте дальше.