Фатьянов - [32]

Теперь их было около сотни, целая рота. Оркестр, мужской четырехголосный хор, смешанная хореографическая группа — вот до каких масштабов разрослась маленькая группа артистов. Их знали в Европе, и в 1937 году из видавшей виды эстетской Франции они увезли в «варварскую» Советскую страну «Гран при». Маленькая женственная Франция тогда пережила эстетический шок. «Калинка», спетая удалыми молодцами, после этого стала символом России во всем мире. А двумя годами раньше они приняли, как святыню, почти боевую награду — Красное Знамя с орденом Красной Звезды на нем.

2. Завлит Алексей Фатьянов

А теперь они пели «Калинку» перед фронтовиками, и плясали так, что у зрителей перехватывало дыхание. Отлаженное до эффекта невесомости исполнение рассеивало и пороховые тучи, и тяжелые думы. Они пели «Священную войну» на музыку самого Александрова, и даже немцы по ту сторону линии обороны, бывало, заслушивались и исполнялись неуверенности и страха. Артисты воистину воевали на сцене. Этот ансамбль был вторым храмом Христа Спасителя и для своего пожилого капельмейстера, и для своего служилого зрителя. Как в Храме во время соборной молитвы о Родине, пряталась в раннюю морщину солдата невольная слеза — слеза в оправдание жизни и смерти за Отечество.

Алексей Фатьянов знал, что с Ансамблем песни и пляски Советской Армии он побывает на фронте. Но не ведал он, что недолго задержится здесь, и что отсюда его поведет прямая дорожка на передовую. Он репетировал до полуночи, упиваясь самим воздухом Центрального Дома Красной Армии. Он любовался руководителем и чувствовал его мистическую силу. Александров был для артистов почти божеством, таким, как прежде был Дикий для своих студийцев. В 1943 году, после победы в Сталинградской битве, Александр Викторович получил звание генерал-майора. Генеральский мундир не мог не красить отца-героя. Поговаривали, что о нем, живом, пишется литератором Поляновским книга.

В августе 1944 года, получив новую форму одежды, «бойцы» ансамбля отправились в Харьков. Наталия Ивановна и Ия опечалились, что в Москве Алеша задержался так ненадолго. Они пришли провожать его в погожий вечер на Киевский вокзал, где потерялись в гуще одинаковых, защитного цвета гимнастерок. Эти гимнастерки заполнили перрон, воскрешая привычную картину мобилизации. Прохаживался величественный Александров с юной женой, все ждали отправления поезда. Наконец, перрон опустел, и их Алеша исчез в двери вагона. Прозвонил вокзальный колокол. Поезд ушел.

Была «отыграна» провальная Харьковская операция сорок первого года.

Харьков, освобожденный год назад, только теперь начинал привыкать к мирному течению жизни. Город все еще лежал распластанным, похожим на призрак. Полной разрухой и руинами он встретил артистов. Не хотелось ни петь, ни смеяться, как на похоронах. Хотелось говорить шепотом, как у постели тяжело больного. Артисты молча расселились в гостинице.

Завлит Ансамбля Фатьянов получил маленькую отдельную комнатку-кабинет. Чуткий Александров похлопотал об этом, он знал, что для творчества нужно уединение. Алексей спешно сочинял песни, программы и репризы, вникая в нюансы каждого предстоящего выступления. Шок от увиденного прошел, и Алексей уже шутил по поводу своих уединенных трудов:

— У меня не кабинет — у меня здесь комбинат!

Началось вдруг непривычное для южного лета похолодание.

Гостиница не топилась — артисты мерзли. Никто не запасся теплыми вещами, поскольку ехали в лето. Никто не думал, что в августовском южном Харькове будет так холодно. И только у Алексея было тепло — уж очень маленькой была комнатушка. К нему приходили продрогшие товарищи попить чайку, послушать стихи, подымить да погреться. Временами, отрываясь от литературных набросков, он глядел в окно, откуда видны были воронки от бомб и разрушенный, жилой некогда дом. И снова ему казалось, что он заливается краской стыда. Тянуло к оружию.

«Уйти на фронт солдатом…», — начинал он думать и вдруг понимал, что думает стихами, что они — в его крови, душе и плоти. И он не знал, что скоро будет на фронте не рядовым артистом, а рядовым бойцом.

3. Наказание

Галина Николаевна Фатьянова хотела с нею встретиться… Она знала, что вдова Александрова жила в знаменитом сером доме у каменного моста — «доме на набережной». Но эта женщина умерла, и тайна осталась тайной. Известно только, что из-за нее заведующий литературной частью рядовой Фатьянов был отчислен из ансамбля после рапорта Александрова и отправлен в войсковую часть на фронт.

По словам Галины Николаевны, дело было так.

…В тот день солисты ансамбля во главе с Александровым выехали на концерт в прифронтовую полосу. Алексей остался в гостинице потому, что не был солистом. Он был завлитом, и ему надо было выполнить задание руководителя — подкорректировать программу очередного выступления. Он писал вставки, соединения между песнями, небольшие четверостишия о бойцах, которые хорошо себя проявили в боях. Как это уже упоминалось, в гостинице было холодно. Он сидел в своей маленькой комнатке, сидел на стуле за столом, и писал. Сам он был крупный, а комнатка — маленькая, и в ней было относительно тепло.