Father you!!! - [11]

— Огнемёт или пена нервнопаралитического действия? — крикнул Огинский. — Ну, шагай смелей, броненосная черепаха! Ты же ничем не рискуешь. У меня нет гранатомёта.

* * *

В душной машине передвижной студии телевидения ассистентки обливались потом у мониторов.

— Убрать голос преступника! — кричала телережиссёрша. — Наложить на звуковую дорожку музыку и улюлюканье разгневанной толпы. Не давать лицо террориста крупным планом, я кому сказала? Покажите толпу испуганных горожан за углом. Дать крупным планом женщину с плачущей девочкой на руках! Третья камера — выхватить из толпы старушку, хватающуюся за сердце.

Когда над местом преступления завис штурмовой вертолёт, переговоры с преступником прекратились. Шум двигателя и свист винтов заглушал любой голос из громкоговорителя. В наушниках спецгазовок в кевларовой броне с ног до головы прозвучал приказ: «Группа захвата — пять шагов вперёд вслед за сапёром!»

Бойчихи, похожие на инопланетян в своих диковинных шлемах с пуленепробиваемым тонированным стеклом, выставили вперёд автоматы, напряжённо вглядываясь в прицелы. Дурёхи, не понимали, что эта позиция атакующего натовского солдата наиболее уязвима.

Броненосная черепаха с газовым баллоном за спиной продолжала медленно приближалась к крыльцу, чтобы с близкого расстояния наверняка парализовать преступника.

— Ну, не хотите по–хорошему, так получайте, суки!

Огинский одиночными выстрелами точно под шлем уложил всю первую цепь наступающих. Никого из бойчих, разумеется, не убил, но травма горла — веский повод лечь в госпиталь с последующей комиссией на предмет возможности дальнейшего прохождения военной службы.

И тут началось! В одиночную цель на крыльце палили со всех сторон из всех видов стрелкового оружия. За грохотом пальбы спецназовки не слышали истошного вопля командирши в наушниках: «Прекратить огонь! Отставить стрельбу!»

Потная телережиссёрша орала в микрофон своим операторшам:

— Не снимать картинку с корчащимся в агонии террористом! Давайте общие планы бойчих и панорамные кадры насмерть перепуганных лиц мирных обывателей в толпе зевак.

Истерика спецназовок выдохлась только тогда, когда закончился боекомплект. Но зловещей тишины, какая всегда наступает после шквального огня по забаррикадировавшимся террористам, никто не услышал из–за рёва двигателя и свиста лопастей вертолёта.

Злющая дурища за штурвалом опустила машину так низко, что у зевак за углом снесло шляпы и взвились вихри мусора с мостовой. Штурмовой вертолёт повихлял из стороны в сторону рулевым винтом, прицеливаясь, затем грохнул короткий залп из шестиствольного скорострельного авиационного пулемёта.

На крыльце взметнулся фонтан мясного фарша и дроблёных костей.

* * *

— Операторши, не снимать окровавленные стены! Давать только общие планы чистой стороны фасада, — орала в микрофон охрипшая телережиссёрша. — Где освобождённые и перепуганные дети?

— Детей пока не нашли.

— Тогда давайте крупным планом их несчастную мать, жертву мужа–террориста.

Жена Огинского с перекошенным лицом появилась на экране монитора перед телережиссёршей.

— Что это она у вас на смерть похожа? Немедленно гримеров к ней! Не жалейте румян на щёки и помады на губы. Цвет? Ярко–красный или даже алый. Переоденьте эту чумичку в платье с рукавами–фонариками и отложным белым воротничком. И домашний фартук подберите понарядней. Лучше с рюшами.

Минуты через три ассистентки снова вытолкнули жену Огинского перед камерой.

— Так пойдёт. Что у ней с волосами? Дыбом встали? Натяните на неё парик покудрявистей. Сделайте из неё матрешку. Хорош–ш–шо… Только что это она у вас все кривится как среда на пятницу?

— Нервный тик.

— Вколите ей что–нибудь потяжелее, чтобы улыбалась в камеру, как блаженная дурочка. И трясущиеся руки пусть спрячет под фартуком.

Улыбающаяся домохозяйка с глупо вытаращенными глазами раскрывала рот, как вытащенная из воды рыба, и одним горлом булькала: «Мы-а… мы-а».

— Она не может членораздельно говорить, а несёт всякий бред.

— И не надо ей говорить. Твой репортаж пойдёт по каналам ведущих мировых агентств теленовостей. Сунь ей под нос микрофон, но не включай звук. У меня есть синтезированная фонограмма речи несчастной жертвы благополучно обезвреженного мужа–террориста.

— Пять, четыре, три, два, один! Эфир пошёл.

На экранах телевизоров во всех домах страны и половины мира глупо улыбающаяся идиотка щебетала писклявым голоском:

— Я счастлива, что мир может вздохнуть с облегчением — уничтожен изверг рода человеческого, мой бывший муж. Нет ни одного тяжкого и даже смертного греха, в который бы не вляпался этот монстр. Он буквально извергал из себя зло, как дракон пламя из зубастой пасти. Теперь я могу жить без страха за судьбу моих детей, которых бы непременно совратил бы этот вечно пьяный педофил. Женщины, сёстры и подруги! Мы с вами обретём свободу лишь тогда, когда наши извечные угнетатели и поработители будут загнаны в клетку, посажены на цепь или на каждого из них наденут прочный намордник.

Телережиссёрша вздохнула с облегчением и отёрла лицо занавеской с окошка телевизионного автобуса.

— Хорошо, выбрасывайте эту придурошную из кадра навсегда, она своё отработала. Где её дети?