Fatal amour. Искупление и покаяние - [6]

— Помилуйте, для чего тогда вся эта ярмарка тщеславия? — усмехнулся Урусов. — Впрочем, я вас понимаю. Неизведанные впечатления, новые знакомства…

— Вы правы, Илья Сергеевич, — оживилась девушка. — Здесь в уезде, мне кажется, я знаю всех от мала до велика. Мне бы очень хотелось поехать, но папенька сказал, что только на будущий год, — вздохнула она.

— А вы никогда не задумывались о том, чтобы поехать в путешествие? Предположим в Европу.

— Признаться, мне и в голову не приходила мысль о путешествии, но теперь, благодаря вам, я, несомненно, стану думать о том, — позволила себе робкую улыбку Марья Филипповна.

Пристальное внимание Ильи Сергеевича вызывало её беспокойство и потому, чтобы отвлечься, Марья потянулась за пирожным. Заметив её движение, Урусов сам решил подать соседке десерт. Руки князя и mademoiselle Ракитиной соприкоснулись над столом, Марья тихо ахнула и отдёрнула ладонь, задев локтём чайную чашку княжны. Уже остывший чай выплеснулся на бледно-палевое платье Натальи. Mademoiselle Урусова вскочила со стула и гневно воззрилась на виновницу сего переполоха.

— Бог мой, Наталья Сергеевна, простите мне мою неловкость, — прикрыла рот ладошкой Марья, широко распахнув глаза.

— Pilon! (Растяпа!), — тихо прошипела княжна и, разрыдавшись, бегом покинула террасу.

Лицо княгини Урусовой окаменело, вне всякого сомнения, Анна Николаевна решила, что mademoiselle Ракитина нарочно облила Наталью чаем. Елена Андреевна принялась бормотать извинения вслед за дочерью, лишь Илья Сергеевич сохранил полную невозмутимость.

— Не расстраивайтесь, — улыбнулся он Марье. — Вы ведь не нарочно, — послал он матери предостерегающий взгляд.

Анна Николаевна, ежели и собиралась сделать замечание, то натолкнувшись на ледяной взгляд сына, тотчас передумала.

— Мы, пожалуй, поедем, — поднялась из-за стола Елена Андреевна. — Загостились уже.

— Очень рада была повидаться с вами, — вежливо кивнула княгиня.

— Я провожу, — подал руку Марье Урусов.

Домой возвращались в молчании. Madame Ракитину тоже мучили сомнения относительно случайности происшествия за чаепитием, но при виде сосредоточенного и нахмуренного лица дочери, она не решилась высказать той свои подозрения.

Ежели бы не злосчастная чашка с чаем, Елена Андреевна была бы вне себя от радости. Князь Урусов, как ни крути, самая выгодная партия, о таком зяте можно было лишь мечтать, но Марья явно не разделяла восторгов матери по этому поводу, что, конечно же, Елену Андреевну огорчило. Рассудив, что девочке нужно дать время, дабы она свыклась с мыслью о возможном замужестве, madame Ракитина решила пока не заводить разговоров на щекотливую тему.

В свои покои Марья поднялась в самом скверном расположении духа. Потянув ленты на шляпке, она лишь запутала их. Сколько не билась она перед зеркалом, стараясь развязать тугой узел, но ничего не выходило.

— Настя! — выглянула она в будуар. — Настасья, где тебя черти носят?! — оглядела она пустую комнату. — Вот бестолочь! — сердито топнула ногой девушка.

Всё более впадая в состояние безудержного гнева, Марья Филипповна вышла в коридор. Шляпка болталась на затылке, атласные ленты давили на шею. Она уже подумывала о том, чтобы просто взять ножницы и разрезать узел, когда услышала из-за приоткрытой двери в покои Сержа голоса своей горничной и брата.

Бесшумно ступая, девушка приблизилась и заглянула в комнату. Намотав длинную рыжую косу Настасьи на руку, Серж целовал бесстыжую девицу. Зная, что поступает дурно, что надобно бы уйти, Марья не могла отвести взгляда от целующейся пары. Ощущая, как участилось дыхание, и кровь прилила к щекам, Марья дотронулась до собственных губ. Потяжелело в груди, незнакомое, неведомое прежде томление охватило всё тело. Возникло ощущение, будто в крови, как в шампанском забурлили пузырьки, вызывая странное ощущение трепыхания внутри.

— Пустите, Сергей Филиппович, — тихо прошептала Настасья в губы Ракитина. — Барышня, звали, кажется.

— Обещай, что придёшь к ночи, — стиснул девку в объятьях Серж.

— Приду, барин, — улыбнулась Настасья и провела кончиками пальцев по гладко выбритой щеке.

Марья метнулась в свою комнату и сделала вид, что возится с затянутым узлом перед зеркалом.

Настасья раскрасневшаяся, с выбившимися из косы кудряшками, впорхнула в комнату.

— Звали, Марья Филипповна? — остановилась она на пороге.

— Звала, — обернулась девушка. — Где тебя носит? Узел развяжи! — присела на банкетку Марья.

Настёна ловко распутала ленты и сняла шляпку с головы барышни. Разглядывая из-под ресниц, всё ещё пылающую жарким румянцем горничную, mademoiselle Ракитина не сдержала любопытства:

— Настя, ты была с мужчиной? — смутившись, поинтересовалась она.

— Как можно, Марья Филипповна? — возмутилась горничная. — Сначала под венец, а уж потом…

— Не лги мне, — нахмурилась mademoiselle Ракитина.

— Зачем вам, барышня? — потупила взгляд горничная.

— Любопытно, — хмыкнула Марья. — Как оно бывает?

— Да что там, — махнула рукой Настасья. — Будто не видели, как жеребец кобылу покрывает.

— Фу, гадко! — сморщила нос барышня.

— Ну, с постылым, может, и гадко, — усмехнулась Настасья, — а с милым — сладко, — тяжело вздохнула она.