Фата-моргана любви с оркестром - [38]

Когда рассвет обрисовал очертания городских крыш, Бельо Сандалио вскарабкался на сиреневый домик, по которому раньше спустился, и, стараясь не повредить трубу, перебрался на заднюю стену, а оттуда спрыгнул в патио «Тощего кота» и, отряхивая костюм, вошел в ярко освещенный зал. Друзья, делая честь неофициальному названию оркестра, все еще выпивали за тем же столиком у эстрады. К ним присоединились две шлюшки, причесанные и накрашенные под Клеопатру; они распущенно хихикали, оглаживали и норовили лапнуть старого барабанщика.

— Думают, дурынды, что каша с неба валится! — сказал герой войны севшему на свой стул Бельо Сандалио.

Никто не спросил, почему его долго не было. Гуляли так занятно, что всем почудилось, будто Трубач в Ветряночной Бабочке, как называл его иногда Жан Матурана, совсем недавно отлучился в уборную.

Час спустя друзья вышли на улицу; солнце уже разливалось по цинковым крышам, как густой янтарный сироп. Они заскочили принять по последней в какой-то ранней лавочке и на том разошлись. Вечером Литр-банду предстояло дебютировать на городской площади.

13

Воскресный концерт произвел фурор в Пампа-Уньон. Дебют вышел таким многообещающим, что аптекарь оповестил музыкантов о решении сохранить за ними рабочие места и после приема президента. И ввиду отсутствия дирижера назначил начальником оркестра Бельо Сандалио. «Пока маэстро Хакалито не оправится от своих лирических хворей», — сказал он.

Жители Пампа-Уньон совсем позабыли, что у них есть площадь. Пять лет назад состоялось пышное ее открытие, после чего так же безразлично, как принимали отсутствие церкви, все как-то запамятовали, что опутанное проволокой засушливое пространство — это площадь и есть.

Просто лавочники, продавцы, возницы, тряпичники, спекулянты, перекупщики, комиссионеры, лоточники, коробейники, контрабандисты и всякого рода торговцы, составлявшие большинство населения, не считая, разумеется, изменчивого легиона проституток, не располагали лишним временем, чтобы разгуливать по какой-то там захудалой площади. Тем более в выходные, когда каждая минута обращалась в певучую золотую монету, падавшую в их пиратские сундуки.

Те, кто мог оставить дело на кого-нибудь, по воскресеньям все больше ходили делать ставки на чилийских скачках, проводимых посреди пампы. А конченые игроки — китайцы, турки и сирийцы были самыми кончеными — встречали рассвет в подпольных притонах, ставя на кон не только деньги, драгоценности, бизнес, но и собственные дома со всем содержимым, включая жену. Потом одалживали револьвер, подписывали все необходимые бумаги и пускали себе пулю в рот.

Потому-то большая часть публики, собравшейся в тот вечер на прямоугольной площади в надежде послушать военные марши и сочинения из народной музыки, состояла из случайных проезжих да шахтерских семейств, прибывших в городок за покупками. Из местных была только шумная ватага ребятишек, сновавших в толпе, да пара-тройка уважаемых в селении дам. В том числе — в платье из органди, нитяной шали и легких ботиночках — сияющая сеньорита Голондрина дель Росарио.

Утром дочь цирюльника проснулась, вся охваченная нескрываемым счастьем: на лицо вернулся яркий румянец, в глазах засветилась радость. За завтраком она заметила недоумение в отцовском взгляде. На удивленный вопрос о такой внезапной смене настроения отвечала, что видела прекрасный сон, от которого сердце ее возрадовалось. Она даже подумывает выйти на работу в синематографе. «Пойду к вечернему сеансу», — объявила она.

И как бы в подтверждение своего чудесного исцеления добавила, что вечером выйдет прогуляться и подышать свежим воздухом. Она собирается на концерт на площади. Убирая тарелки грациозными движениями балерины, она вскользь заметила, что, если отец не сможет ее сопровождать, то пусть не беспокоится, она хотела позвать свою подружку, школьную наставницу.

Цирюльник только молча кивал и размышлял, какими до смешного простодушными становятся люди, когда влюбляются. Дуя на кружку с горячим кофе, он спросил себя, а не впал ли сам в такую же наивность, пытаясь скрыть от дочери свою связь с Несториной Манова. «А что, если она давно знает, — думал он, — а я тут из себя дурня стоеросового строю».

Спрятав усы в кружку, цирюльник пробормотал, что был бы счастлив сходить с ней на концерт, но ведь она сама знает, сколько у него по выходным клиентуры.

— Сходите, развейтесь, доченька, — сказал он. — Обо мне не беспокойтесь. — И, пока пухлые тучи чувствительности, уже готовые застить суровое мужское сердце, не пролились дождем и не увлажнили глаза, встал из-за стола и отправился открывать мастерскую.

Прогуливаясь под мелодии новорожденного городского оркестра, сеньорита Голондрина дель Росарио не могла справиться с пьянящим потоком счастья. Зардевшись в нескромном порыве, всего пару дней совершенно немыслимом в ней, одаривая восхищенными взглядами Бельо Сандалио, который в ответ гордо улыбался с эстрады, она одной длинной сбивчивой фразой посвятила подругу в тайну своей влюбленности.

— Вон тот, — сказала она, забавно выпятив губку в сторону сцены. — Трубач с рыжими волосами.