Фашист пролетел - [45]

- Здесь вам не Париж!

Турникет выталкивает их по одному.

- Зарегистрируемся, может?

- А может, просто в Париж? Мадемуазель?

- Мне больше нравится мадам.

На фонарных столбах загораются пары белых шаров, освещая сверху отяжелевшую листву лип. Ленинский проспект превращается если не в Бродвей, то в Брод. Вздувающимся от корней асфальтом они бредут среди себе подобных пар. Навстречу проходит черноволосая девушка с лицом, как из мрамора. Удивительно правильным.

- Красивая, правда?

- Не знаю.

- А ты мог в нее влюбиться?

- Нет.

- Почему?

- Потому что влюблен в тебя.

Она смеется.

- Комедия!

- Почему?

- Есть кого, есть чем, но негде... Анекдот!

За перекрестком заманчиво чернеет парк.

- А там?

- Опасно. Девчонку там одну недавно... Прямо при ее парне.

Они возвращаются в ее огромный двор. Отсюда видно телевышку, ажурный силуэт возносит к звездам красные сигнальные огни. Они идут под деревьями, потом вдоль забора. Кверху чугунными лапами лежит скамья. В четыре руки они ее опускают. Подтянув юбку, она садится ему на колени, лицом к лицу. С интересом смотрит, как он на ней расстегивает блузку.

- А этот знаешь? - и заранее смеется. - "Как ты находишь мои груди? С трудом!"

Лифчик она могла бы не носить. Зато соски на небольших ее грудях, как ежевичины. Одну он берет губами. Она обнимает его за шею, и, выгибаясь, запрокидывает голову.

Голая лампочка вдали освещает дверь ее подъезда. Никто уже не входит, не выходит. Ночь. Полоска просочилась посреди туго натянутой и шелковистой ткани.

- Давай?

- А вдруг ребята?

- Ребята уже кончили и спят.

- Нет, я боюсь. Ребята во дворе у нас ревнивые.

- Я, между прочим, тоже.

- Нет, я серьезно... За мной весь двор следит. Считается, что я тут первая красавица.

- Но ведь не по ночам?

- А кто их знает? Соседи свою овчарку выведут, а мы... Представь себе завал!

И зажигает сразу две. От сигареты саднит.

Время уходит.

Она рассказывает анекдоты. - А этот знаешь? Первая брачная ночь. "Теперь ты можешь сделать, что тебе мама всегда запрещала". Он по нижней губе пальцем: "Бу-бу-бу!" Почему ты не смеешься?

- Не смешно.

- Хочешь историю из жизни? Однажды в девятом классе шла из школы, тип увязался. Звал в подвал. Ну что вам стоит, девушка? Я только что освободился, столько лет без женской ласки. Разочек, умоляю. Даже можете перчатку не снимать. Я убежала. Ничего тогда не понимала... - Несмело она берется за пряжку офицерского. - Могу предложить вам руку.

- Только вместе с сердцем.

- Ты сам когда-нибудь...

- Что?

- Ну, это?..

- Никогда.

- Врешь, все мальчишки... Черт! Ноготь сломала об твой брезент... Рука у нее гибкая. - Только ты не подглядывай. - Он закрывает глаза, мысленно видя усилия по извлечению. - У-у, какие мы горячие... А это что? Ты что, уже?

- Нет. Это слезы.

- Какие слезы?

- Первыя любви.

- Это нормально?

- В данной ситуации.

- Все-таки странно.

- Что?

- Ты такой ангел, а он...

- Диавол?

- Нет, но... Вид фашиста. Знаешь, в каске?

- Дуализм мужской природы познавала она собственноручно.

- Умный ты... Я правильно?

- Са ва...

- Я не знала, что ты и по-французски говоришь.

- Пока не говорю...

- А почему он щелкает?

- А соловей.

- Соловей, ага. Разбойник!

Он замирает на вздохе.

- О-ля-ля... Ты знаешь? Это впечатляет.

- Мерси.

- Но все-таки лучше?

- Чем ничего.

Закурив, она затягивается и растягивается. - Да-а, верно сказано. Любовь не вздохи на скамейке... Кто это написал?

- Не я.

* * *

- Зачем так унижаться? Причем, бессмысленно? Все равно уеду я отсюда.

Действительно! Ведь чистый Достоевский!

- Снова он за свое...

Свет в окне уже только у них. Люди с чистой совестью спят, только у них: не горит - полыхает. Засвечивая их "семейный совет". Выдавая их с головой Заводскому району. В попытке замаскировать наличие проблемы мама сцепляет занавески деревянными прищепками. Снова садится за стол.

- Знаешь, сынок... - Вздох умудренности. - Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь. Нашему теляти да волка зьисти. Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Мы - люди маленькие. Давай-ка по одежке начнем протягивать ножки. Иначе вообще останешься без высшего образования.

Он припадает к струе, завинчивает кран. И обратно на стул, расшатанный за годы конфронтаций. Отчим, набивши трубку папиросным табаком:

- Мать дело говорит. Пф! пф! Сейчас ведь как? Без диплома ты не человек. А где ты еще его получишь?

- В МГУ. Имени Ломоносова. Который у себя в беломорском зажопье в свое время тоже выбрал журавля.

- Следи за языком при матери. Пф! пф! На кой тебе Москва, не понимаю. Одно слово, что столица. Не город, а клоака.

- Только б от матери сбежать.

- Лично меня туда б не заманили даже генеральскими погонами.

- А маршальским жезлом?

- Ты это. Остроумия не выказывай. Ты месяц там варился, а я перед войной два курса Бауманки кончил. "За оборону Москвы" где-то валяется медаль. Слушай, что говорят.

- Я слушаю.

- Вот так. Хоть бы красивый город был! Так и того нет. Бабищей, понимаешь, развалилась посреди семи холмов. Если уж на то пошло, я предпочел бы Питер - Петра творенье.

Здесь мама опровергает:

- Питер бока повытер.

- Вот именно, - поддакивает Александр. - Сейчас такая же дыра, как эта.