Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - [112]

Узкая долина Сумбара, зажатая высокими скалами, соединяется в этом месте с ущельем, подходящим с севера. Живо­писные открытые склоны чередуются с пласта­ми скал, создавая подобие неких сказочных многоэтажных дворцов. Слож­ность рас­члененного рельефа определяет многообразие условий обитания для животных и растений, поэтому обозримое пространство буквально наполнено жизнью, которая хлещет из всех пор. Этому обилию и разнообразию не мешало даже то, что, по срав­нению с местами, где я хотел бы сейчас находиться, это место было почти городом.

Подо мной в долине был маленький поселок: виноградник, огороды и несколько домиков. В загородке под нависающей скалой умиротворенно помахивал хвостом прекрасный гнедой конь. Около домов ходили куры и индюки. Из танды–ра (круглой глиняной печки во дворе) вился еле заметный прозрачный дымок растопки ― турк­менка, громко перекликаясь с кем‑то в доме, готовилась печь чурек. Седобородый аксакал, в черном тельпеке, пижамных штанах, заправленных в носки, и в неизмен­ных туркменских остроносых галошах, неторопливо прочищал лопатой арык около виноградника. И что не лез­ло совсем уж ни в какие ворота ― на пасеке около русла Сумбара громко играл магнитофон…

Картина эта, при всей своей красоте, повергла меня сначала в транс, а потом ― в кокетливое мазохистское умиление: «Что я здесь делаю? Не проще было бы высмат­ривать ястребиного орла прямо из своего московского окна? Или, чего уж там, глядя в телевизор…» Еще я вспоминал свою первую встречу с фасциатусом, и мне каза­лось то ли мистическим зна­мением, то ли вселенской иронией то, что в самый пер­вый раз я видел пару этих птиц почти вплотную, очень низко и раз­глядев во всех де­талях; так близко редко видишь даже очень обычных хищников. Что это было? Вы­зов? Подсказка? Пода­рок? Перст судьбы?

Размышляя об этом, я залез по крутому склону на выбранную точку, устроился и начал наблюдать.

Все было как‑то некругло, писать рутину о происходящем вокруг не хотелось, я просто сидел и смотрел. На неугомонных сорок в ежевике около Сумбара. На людей около домов. На изредка проезжающие машины. На песчанку, перебежавшую дорогу, и на здоровенную гюрзу, непростительно медленно переползающую проезжую часть точно по следу песчанки и явно принюхиваясь ― вышла на охоту.

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

…рас­сеяв тьму и мрак, солнце оза­рило мир своим сияние­м…

(Хорас­анская сказка)

«27 мая. В субтропическом климате солнце является не только началом всей жиз­ни, но часто несет и смерть. Где‑ни­будь в тундре, за Полярным кругом, все живое цепляется за каждый доступный солнечный лучик, здесь же все наоборот. Взять, например, гнездование птиц.

Открытые гнезда устроены так, что хотя бы часть постройки всегда находится в тени, давая укрытие от безжалостного солнца еще беспомощным птенцам: даже в жаркое время года, в полдень, когда солнце выше всего, в гнезде всегда есть хоть маленький уголок, где птенцы могут укрыться в спасительную тень. Как естественный отбор учит птиц угадывать эту затененность? Ведь положение солнца меняется не только по часам, но и по сезонам. А ведь, кроме этого, для выбора места важны де­сятки других факторов: защищенность от весеннего дождя (а иногда и снега!), недо­ступность для хищни­ков, размер уступа или расщелины, угодья вокруг и прочее. Неу­дивительно, что даже на необозримых горных просторах удобные для гнездования места всегда в дефиците. Они используются птицами поколение за поколением, а нередко за них соперничают и разные конкурирующие виды.

Несколько лет назад я нашел у Куруждея, выше по Сумбару, на недоступном скальном обрыве первое для Западного Копетдага гнездо охраняемого и воистину уникального вида ― бородача. Это редкий и очень особый родственник грифов, сильно отличающийся от них по облику и поведению. Нашел совершенно мистиче­ским образом, не поддающимся рацио­нальному объяснению. Вы не поверите, но я его почувствовал. Не увидел, не проследил вслед за птицами, а именно почувствов­ал с расстояния в семь километров.

Ехал на машине со своей молодой женой (она тогда была Кларой и приехала на­вестить меня, полгода работавшего в экспедиции сразу после свадьбы), поднимаясь по серпантину на плато, и вдруг ни с того ни с сего ощутил, что должен остановиться, ― прямо засвербило внутри: «На той скале вдалеке что‑то есть». Ничего, конечно, не увидел, но через два дня, возвращаясь назад, уже не мог проехать мимо, попро­сил шофера сделать крюк и нашел в той самой точке на скале (с точностью до мет­ров) гнездо бородача. Как это понимать?

Так вот, на следующий год это гнездо было занято другим редчайшим видом, ра­нее также не отмечавшимся на гнездо­вании в Западном Копетдаге, ― черным аистом, а еще через год ― очень обычным здесь повсеместно белоголовым си­пом.

Что определило эту очередность? История одного такого гнезда, будь у нас воз­можность ее проследить, ― это захваты­вающий роман, растянувшийся на столетия и тысячелетия, а сколько таких гнезд в Копетдаге? И сколько в Евразии подоб­ных и прочих горных хребтов? А ведь есть еще Африка, Австралия, Америка…»